Анимагический образ Марины Нарочинской )

"Ты - волшебник, Гарри Поттер!" Ты - волшебница, Марина Нарочинская!

Позаимствовано

отсюда

vk.com/oleg_and_marina

@темы: Коллажи, Юмор, Мария Куликова

---

Дневник Марины. Запись 8

Едва мы с Брагиным вышли из кабинета Зименской, как на нашем пути в административное здание возникла временная преграда в лице Нины Дубровской. Она несказанно обрадовалась появлению нас двоих — в целом и меня — в частности.

— Наслышаны-наслышаны, Марина Владимировна! Мои поздравления. Ну что вы так засмущались — мне Лазарев все в лицах рассказал: и как вы голову болтами прикручивали, и как от нападок одного зловредного хирурга отбивались. Все отделение гудит.

— У кого-то слишком длинный язык, — пробурчал себе под нос Брагин. — Но это дело поправимо. Правда, Марина Владимировна? Способов борьбы с этой напастью много: запугивание, шантаж и, наконец, хирургическая коррекция с перспективой полной ампутации.

— Все бы тебе резать! — огрызнулась Нина. — Иди уж, палач. Марина Владимировна, с вами все в порядке? Вы какая-то неразговорчивая и бледненькая.

— Все хорошо, Нина. Спасибо. А бледность... у вас здесь такой аромат стоит...

— Ааа, почувствовали? — оживилась Нина. — Вот и я говорю: сейчас от вашей бледности не останется и следа. Посмотрите на стойку. Видите, какой красавец в вазе? Между прочим, вас дожидается.

— Меня?!

Я растерянно уставилась на вызывающе помпезный букет белых лилий. Впрочем, о его присутствии можно было судить уже на подступах к Склифу, во всех лифтах и, как минимум, на двух этажах, возвышающихся над приемным отделением. Я задержала дыхание так долго, как можно. В моих расширившихся от ужаса глазах Нина ошибочно прочитала неописуемый восторг. Она вдруг закивала в знак полного согласия и загадочно объявила:

— Это вам, Марина Владимировна. От тайного поклонника.

— Тайные поклонники, Нина, записок не оставляют, — поучительно заметил Брагин, — а у этого карточка размером с плакат. — Он наклонился над букетом и легким движением руки извлек картонный прямоугольник. — Читайте, Марина Владимировна. Это вам от Шейнмана.

— Откуда вы узнали? — поинтересовалась я, пробежав глазами по карточке и в очередной раз убедившись в брагинской правоте.

— О! Шейнманские знаменитые завиточки и крючочки ни с чем не перепутаешь. Но будьте осторожны, Марина Владимировна: на эти крючочки попалось немало "обворожительных женщин". Ты гляди-ка, Нин, наш пострел везде поспел! А старина Михалыч, как я погляжу, формы не теряет.

— Все вы, Михалычи, хороши! — проворчала Нина и хитро подмигнула мне. — Лучше держите безопасную дистанцию, Марина Владимировна.

— Спасибо, Нина, я непременно воспользуюсь вашим советом.

Я растерянно оглянулась по сторонам: удушающее амбре, казалось, было повсюду. Брагин тем временем не сводил с меня изучающего взгляда. Словно убедившись, что все идет по какому-то одному ему ведомому плану, он вновь повернулся к стойке:

— Все это, конечно, прекрасно, но боюсь, Нин, тебе придется этот шейнмановский веник утилизовать.

Мы с ней одновременно подняли на Брагина изумленные глаза. Я — потому что он дословно озвучил мои мысли, а Нина — потому что был в шоке от услышанного.

— Михалыч, ты часом не пьян? Чем не угодил тебе этот замечательный букет и по какому праву ты им распоряжаешься. Завидуешь, что Шейнман подарил его Марине, а не тебе?

— Ну ооочень смешно, Нин. Приглядись повнимательней к Марине Владимировне — еще пара минут, и она в обморок грохнется от подарка. Она с детства терпеть не может запах лилий — от них у нее начинается удушье.

Нина перевела на меня вопросительный взгляд, в котором читалась тревога — я в ответ лишь кивнула.

— Ну делааа! — протянула Нина. — Михалыч, а ты-то откуда это знаешь?

Мне было очень любопытно, как он выкрутится. Если бы не этот запах, я бы даже получила удовольствие от созерцания того, как лихорадочно заблестели карие глаза, пока их хозяин придумывал мало-мальски сносную отмазку.

— Удивительное совпадение, Нин. В это трудно поверить, но четверть часа назад я поинтересовался у Марины Владимировны, какие цветы она любит? И она поведала мне, что практически все, кроме лилий.

— Ясно. А ведь и правда совпадение удивительное. Видимо, четверть часа назад Марина Владимировна была куда более словоохотливой. Смотрю, она тебе и про детство, и про удушье рассказала. Кстати, а чего интересовался-то, Михалыч?

— Ну, я так... на будущее... мало ли чего... — Брагин очень хотел разыграть смущение, но не слишком в этом преуспел.

— А, ну если на будущее, то это похвальное желание. Правда, Марина Владимировна? Представляете, приходите вы на работу, а здесь вас букет дожидается. И не абы какой, а от самого Брагина!

— Дождешься от него, как же, — буркнула я. — Вы мне лучше подскажите, что делать со шейнмановским?

— Я предлагаю его сжечь! — сразу оживился Брагин. — Хотя лучше — утопить! Нет, его надо закопать! И надпись написать...

— Брааагин! — в один голос воскликнули мы с Ниной.

— Нина, мне кажется, вы с лилиями вполне себе дружите. Так может это...

— Ход ваших мыслей мне понятен, Марина Владимировна. Отвечаю: против лилий ничего не имею. Выручу вас с большой радостью. Кроме того, это прекрасный способ проучить обленившегося мужа. Так что беру ваш букет не глядя.

— Вот спасибо, — просияла я. — Только давайте сделаем это так, чтобы даритель ничего не узнал.

— Само собой разумеется, — заверила Нина.

— Отлично. Тогда я, с вашего позволения, поспешу в главный корпус. А то у меня реально уже кружится голова.

— Удачи, Марина Владимировна. А ты, Михалыч, задержись. Буквально на пару минут. Я бы хотела кое-что прояснить...

Брагин, не обращая ни малейшего внимания на призыв подруги, направился за мной.

— Потом, Нин, мне нужно Марину Владимировну проводить. И сотри со своего лица ехидную улыбочку. Это вообще не то, о чем ты там себе нафантазировала. Слышала, она сказала, что голова кружится от шейнмановских лилий. А вдруг она по дороге в обморок упадет. А тут я...

— Ну да, ну да... — закивала Нина, не переставая улыбаться. — Именно в обморок. Или, не дай бог, заблудится еще по дороге в соседний корпус. А тут опять ты, Брагин. И опять-таки — совершенно случайно.

Брагин, обернувшись, сердито погрозил увесистым кулаком. Нина же лишь напутственно махнула ему вслед:

— Ладно. Иди уж, спасатель! Все с тобой ясно.

* * *

Брагин быстро нагнал меня, и какое-то время мы шли молча.

После очередного дождя заметно посвежело, и я жадно вдыхала воздух после аромолилейной атаки.
Мокрые дорожки блестели, словно были покрыты слоем лака. В бесчисленных лужицах плавали яркие июльские листья, сбитые сильными порывами ветра.

Погруженная в свои невеселые думы, я практически не смотрела под ноги, и, когда шагнула в лужу во второй раз, Брагин обреченно вздохнул и молча взял меня за руку — взял настолько уверенно, что я опять, как и тогда в кабинете, не посмела возразить. Так мы и подошли ко входу в административный корпус. Было странно ощущать свою ладонь в руке человека, к которому всего несколько часов назад испытывала откровенную неприязнь. Сейчас же я была благодарна Брагину за его настойчивость.

— Ноги-то небось совсем мокрые? — в вопросе Брагина отчетливо звучало беспокойство. — Вторую лужу, из которой я тебя вытащил, мелкой не назовешь. Так и до простуды недалеко. Ты хоть под ноги себе время от времени смотри, Маришка.

Это уже слишком!

— Так... — я резко остановилась.

Брагин, шагнув по инерции еще три шага, в свою очередь тоже затормозил и стремительно обернулся ко мне:

— Что такое?

— Олег, послушай... Постарайся понять и не обижайся. Уже глупо отрицать тот факт, что память моя дала сбой. За час твой образ в моем сознании совершил не просто метаморфозу, а чудовищное по силе преображение. Это очень и очень непросто принять. Поэтому прошу тебя: пощади мои нервы, пока я окончательно не сдвинулась по фазе. Подожди, не перебивай. "Олег" и "Марина" — это пока все, что я могу допустить относительно безболезненно. Прошу тебя, Брагин: пока память моя не восстановилась полностью, не форсируй события. Никаких "Олежек-дролежек", Маришек и "Маринок-рябинок". Пожалуйста, Олег.

В ответ губы его недовольно вытянулись, глаза заполнились чрезмерной мультяшной печалью.

— Ты права. Прости. Просто потерял бдительность. — Брагин поднял руки в примиряющем жесте. — Я не буду тебя больше смущать. Пойдем, Марин. Нас уже, наверное, заждались.

* * *

В просторном кабинете директора НИИ им. Склифосовского шла оживленная беседа. Главы трех отделений обсуждали со своим непосредственным начальником текущее состояние прооперированного Романа и готовили очередное совместное заявление для прессы.

Штурм приемного отделения, дважды предпринятый охотниками за сенсациями, был успешно предотвращен и остановлен еще на подступах к институту. Но газетно-журнальных бойцов, закаленных в бесчисленных битвах за новостями и слухами, это ничуть не смутило — получив отпор они лишь сменили тактику: неудавшемуся штурму предпочли засаду и осаду.

Черновик текста официального заявления от пресс службы Склифа уже лежал на столе директора, а Зименская, Шейнман и Черкасов (заведующий травматологией) вносили необходимые коррективы. В роли глашатаев и невольных участников импровизированной пресс-конференции, которой вряд ли удастся избежать, согласились выступить Вера Георгиевна и Юрий Михайлович. Тележурналистов ведущих государственных каналов брал на себя профессор Бекаури — легендарный директор Склифа.

— Ну, если разногласий больше нет, давайте пригласим наших героев. Наталья Викторовна, — позвал он свою помощницу, — как там гости? Надеюсь, не скучают? Все собрались?

Миловидная женщина средних лет тепло улыбнулась и кивнула:

— Не скучают, Давид Георгиевич. Первые ласточки пьют чай с курабье, и буквально пару минут назад подошли последние из приглашенных.

— Вот и замечательно. Пожалуй, начнем. Наталья Викторовна, приглашайте гостей. Мы их уже заждались.

Пару минут спустя вся бригада Первой хирургии, принимавшая участие в утренней операции, вошла в кабинет директора Склифа. Его хозяин поднялся нам навстречу, чтобы лично пожать руки каждому. Зименская торопливо вскочила с кресла, чтобы представить своих подопечных.

Брагина директор знал — они обменялись взаимными приветствиями и крепким рукопожатием. С Пастуховым он тоже поздоровался как со знакомым, правда, при этом назвал Петра Петуховым. Оба смутились, рассмеялись, и знакомство продолжилось.

Меня он почему-то оставил напоследок. И повел себя более чем странно: надолго задержал мою ладонь в своей руке. Дыхание его при этом заметно участилось — было очевидно, что Бекаури испытывает сильное волнение. Лишь дождавшись, когда Зима вернется на свое место, он поднял глаза. Не могу объяснить почему, но меня очень встревожил этот бездонный взгляд. Казалось, он заглянул прямо в душу. Затем Бекаури склонился над моей рукой и едва коснулся ее сухими губами — в ту же минуту он едва слышно произнес со своими знаменитым грузинским акцентом: "Здравствуй, Марина... Рад тебя видеть, моя девочка..." От неожиданности я вздрогнула и вновь поймала на себе его взгляд. Я могла бы поклясться: за пару мгновений бездонные черные глаза директора Склифа повлажнели.

Боже мой, а это еще что такое?

Я почти не слышала слов официального приветствия, уже сказанного во всеуслышание, которое последовало вслед за предшествующим, более чем странным знакомством. Очнулась я лишь когда Бекаури любезно придержал меня за локоть, провожая к свободному креслу. Я на автопилоте кивнула, любезно улыбнулась, а мозг тем временем лихорадочно пытался объяснить произошедшую странность.

Да что же это за день-то сегодня такой? Сплошные загадки — одна другой краше...

В кабинете директора уже завязался теплый душевный разговор. Что-то долго вещал Пастухов, время от времени прерываемый Зименской. Пару раз Бекаури обращался с вопросом к Евгению Неклюдову. Свою лепту в беседу внесли и смущенный Куликов с не менее смущенным Лазаревым. Потом я услышала дружные раскаты смеха, а при попытке отыскать их источник поняла, что Бекаури устроили своеобразное состязание в остроумии с Брагиным и Шейнманом, выступающими единым фронтом.

А я никак не могла вырваться из плена все усиливающейся паники: и от непонятностей и загадок, растущих как снежный ком, и от ожидающего меня судьбоносного обследования. Сознание отказывалось охватывать панораму всего происходящего в кабинете. Зрение и слух против моей воли стали фрагментарными: я слышала лишь отдельные фразы своих коллег и даже не мола бы толком рассказать, о чем собственно шла речь. Лица сидящих мелькали ускоренным калейдоскопом. Взгляд бессистемно выхватывал то бронзовые статуэтки лошадей и собак, расставленные на полках, то потрепанные переплеты книг — именно таких, как я люблю: явно с историей, с многочисленными пометками и вопросами на полях. А потом я внезапно осознала, что уже какое-то время задумчиво рассматриваю блестящую поверхность длинного стола, напоминающую только что залитый на катке лед.

Брагин, сидящий слева, очевидно, понимавший происходящие со мной странности, и Зименская, расположившаяся справа, видимо, женской интуицией почувствовавшая, что со мной что-то не так, как могли, прикрывали перед собравшимися мою временную неадекватность. Руководствуясь их рукопожатиями и толчками под столом с целью привлечь мое внимание, а так же их подсказками, я сумела досидеть до конца приема и даже не вызвать особого подозрения своим несколько необычным поведением.

Когда все поднялись и разом зашумели, я первая двинулась к выходу. Но планам моим не суждено было исполнится. Внезапно Бекаури прервал гул голосов:

— А скажите, коллеги, вы все смотрели нашего Штирлица?

Все хором ответили "Да", и я, обернувшись на полпути, интуитивно кивнула.

— Очень хорошо! — оживился Бекаури. Помню, я еще успела подумать, что легкий грузинский акцент придает его речи особый шарм. — Тогда все свободны. А вот вас, Марина Владимировна, я попрошу остаться...

запись создана: 31.08.2015 в 01:38

@темы: Фики, Фик Алины Павловой "Русский вальс"

---

"Я приду к тебе на помощь!"

@темы: Клипы Алины Павловой, Клипы

---

"Я не сказал "Да", милорд..."

Захотелось пошутить. Ну хоть самую малость. Мораль сей басни такова: не увлекайтесь уж слишком просмотром кинофильмов. Даже самых хороших кинофильмов. А то может случиться и такое.

@темы: Юмор, Клипы Алины Павловой, Клипы

---

"Свет моих глубин..."

Марина, ждущая малыша... Увы, пока только в наших фантазиях. Но помечтать-то можно...

@темы: Клипы Алины Павловой, Клипы

---

Дневник Марины. Запись 7

Солнце слепит глаза.
Весенний ветер прохладен и свеж.
Негромко поскрипывают старые качели.
Я неспешно покачиваюсь, кутаясь в лиловый шелковый шарф.
Он невесомо-красив, но абсолютно бесполезен в моей отчаянной попытке согреть озябшие плечи и руки.
Огромный шатер старой акации сыплет на яркую майскую траву мириады лепестков.
Ими усеяны гравийный дорожки и извилистые тропинки нашей старой дачи.
Они ласково касаются моей одежды, моих волос и, словно подумав, решают там задержаться.
Майский снег...

Я точно знаю, что это сон.
Тем не менее сердце замирает в предвкушении долгожданной встречи.

Майский снег.
Она обязательно придет.
Она приходит очень редко.
Она приходит ко мне по белым лепесткам-снежинкам.
Она приходит с весенним свежим ветром.
Вот она!

Наше свидание будет совсем коротким.
Я не услышу от нее ни слова.
Я буду лишь жадно вглядываться в ее стройный силуэт, сохранивший грацию до глубокой старости.
Я брошу восхищенный взгляд на ее тонкие морщинистые, но такие любимые руки.
И на длинных пальцах пианистки обязательно в этот миг блеснут бесчисленные серебряные кольца.
Я помню каждое из них.
Я часами разглядывала их в детстве и слушала истории о том, кто и когда подарил их моей всегда таинственной и загадочной бабушке.
А потом я подниму голову, окину взглядом продолговатый овал любимого морщинистого лица и утону в серо-голубых озерах самых заботливых на свете глаз.

Ты здесь, бабушка.
А это значит, в моей жизни начинается новая веха, новый этап.
Мне страшно.
Что меня ждет, бабушка?
Ты только не плачь.
Пожалуйста, не плачь.
Теперь-то я знаю цену твоих слез в моих снах.
Ты ушла первой и, приходя ко мне в сновидениях, оплакивала всех, кому еще только предстояло отправиться за тобой.
А я потом их всех хоронила...

Довольно, бабушка.
Наше гнездо опустело.
Нас осталось двое.
Пожалуйста, не плачь.
Неужели ТАМ недостаточно всех, кого уже забрали?
За отца я буду бороться.
Я буду цепляться за каждый день и час его жизни, ты слышишь?
Так и передай ТАМ...

Глаза твои полны грусти, но в них нет слез.
Спасибо.
Что ты хочешь сказать? Я не понимаю.
Зачем этот туман?
Где ты?

Музыка...
Шопен...
Ну, конечно, Шопен...
Только ты можешь играть его так...
Мне кажется, что я могу слушать твою игру вечно.
Почему все в тумане?
Что это значит?
Я не понимаю тебя...

Почему ты так внезапно остановилась?
Ты хочешь, чтобы я продолжила?

Наш семейный рояль появляется так внезапно, что я теряюсь.
Но руки сами тянутся к клавишам.

Ты еще здесь?
Ты со мной?
Тогда слушай.
Наш любимый Шопен...

Пальцы привычно бегут по клавишам.
Как давно я не играла.
Туман медленно рассеивается...

Бабушка.
Да ты улыбаешься?
Впервые за столько лет.
Я не понимаю смысла всего, что ты хочешь мне сказать.
Пока не понимаю.
Но я буду играть, чтобы окончательно отступил туман.
Чтобы видеть тебя так долго, как получится.
Слушай, бабушка. Слушай...

* * * * *

Пробуждение было стремительным и неумолимым: кто-то тормошил меня и уговаривал.

Я в недоумении разглядывала смутно знакомый интерьер кабинета, а в ушах еще звучала музыка из сна. Наше с бабушкой общение было беспардонно прервано — она исчезла так же внезапно, как и появилась. А это значило только одно: постигать смысл ее визита мне теперь предстояло в одиночестве. От досады и бессилия я вновь на пару мгновений прикрыла глаза.

Из послесонного оцепенения меня вывело чье-то прикосновение к щеке. Глаза испуганно распахнулись, чтобы в тот же миг встретиться с лукавым взглядом знакомых карих глаз. Черт подери, Брагин... Снова Брагин...

Он расселся на полу, прислонившись спиной к дивану и, наполовину развернув корпус, ехидно улыбался, явно наслаждался моим замешательством.

— Ох, какой взгляд! Да вы поосторожнее, Марина Владимировна. Так ведь и испепелить можно вместо благодарности.

— Благодарности? Позвольте узнать, за что? — почувствовав на коже влагу, я незаметно смахнула слезы с левой щеки.

— Ну как это за что? — разыграл удивление Брагин. — Я же вас от кошмара спас. Вы плакали во сне. Жалобно так...

Он прищурился, словно что-то разглядывая, и вдруг, протянув ладонь, осторожно вытер мою правую щеку. От неожиданности прервав дыхание, я порывисто села и сердито уставилась на довольно улыбающегося возмутителя спокойствия.

— Сны... они бывают разными, Олег Михайлович. Иногда случается и такое. Впрочем, вас это не касается. Могу я узнать, что вам здесь нужно?

— Можете. Не "что", а "кто". Ответ прост: мне нужны вы, Марина Владимировна.

Однако! Услышанное на какое-то время лишило меня дара речи. Каков наглец! И еще эта его улыбочка... Впрочем, терять самообладание никак нельзя. С таким собеседником нужно держать ухо востро.

— Я? А зачем, Олег Михайлович? Вы полдня поджаривали меня на медленном огне во время операции. Затем еще хлеще — за ненадобностью выкинули из операционной, как паршивого котенка. Всего этого вам оказалось недостаточно для самоутверждения? Вы пришли за добавкой?

Ага, скривился. Что? Не нравится? Ооочень хорошо!

— Дааа... Сколько трагического пафоса, Марина Владимировна. Даже жаль вас так сильно разочаровывать, но цели моего визита намного миролюбивей. Во-первых, я принес вам кофе. Вот! Смотрите. Но прежде чем вы выльете его на меня — да-да, Марина Владимировна, эти глаза напротив красноречиво поведали мне о вашей коварной задумке, — я скажу, что через час нас с вами ждет главный.

Я несколько смутилась от того, что мои глаза так предательски выдают намерения своей хозяйки.

— Даже так? И чего же от нас понадобилось главному? Подождите, я с этим внезапным пробуждением никак в себя не приду. Сколько я спала? Что-то случилось с мальчиком? Он...

— Жив-жив, — поспешил успокоить Брагин. — Что там с ним дальше будет — то одному Богу ведомо. Сейчас над ним банда Шейнмана колдует. Пока вы спали, Марина Владимировна, начальственные телефоны Склифа накалились докрасна. По слухам, уже и из Министерства звонили. Представляете, сколько мы с вами шуму наделали? Так что газетчиков и журналистов нам точно не избежать, а к концу нашей беседы с главным, подозреваю, и телевизионщики подтянутся. Мы тут подумали, обсудили с коллегами и решили выставить в авангарде вас, как нашу главную звезду. Представьте только: молодая, красивая, талантливая... Ну а мы там для массовки в арьергарде потопчемся. Как вам такая идея? Соглашайтесь. А что это вы так побледнели, Марина Владимировна?

— Не нужно меня в авангард, — умоляюще прошептала я, представив себе на секунду описанную Брагиным картину. — Можно, я вообще никуда не пойду?

— Ну уж нет. Страна должна знать своих героев, ну в данном случае героинь! Отдуваться вместе будем. Подвиньтесь-ка, надоело мне на полу сидеть.

Он беспардонно сдвинул меня влево, а сам плюхнулся рядом. Мою попытку немедленно ретироваться он пресек в мгновение ока: сильная рука мягко, но настойчиво перехватила мое предплечье и вернула его хозяйку в исходную позицию.

— Я не кусаюсь, Марина Владимировна. Выпейте кофе и придите в себя. Силы вам еще пригодятся.

К моему удивлению, протянутый стакан был не из нашего местного аппарата. Знакомый круглый логотип. Я невольно принюхалась: потрясающий аромат! Чудеса да и только.

— Откуда такая роскошь? — подозрительно прищурившись, поинтересовалась я.

— В "Шоколаднице" заказал, — нехотя отозвался Брагин.

— Вы? Для меня?! — мой взгляд выражал крайнюю степень изумления.

— Какая вы любопытная! — недовольно пробурчал он в ответ. — А тем временем кофе остывает.

— Ладно уж, давайте. Черный?

— Все, как вы любите, Марина Владимировна: щепотка корицы, полдольки лимона и две ложки сахара.

— Сахара? Но я не пью сладкий кофе.

— Вот она, благодарность, — Брагин возмущенно закатил глаза. — И вообще, Марина Владимировна, вы очень рассеянны со сна. Я же сказал, что принес вам тот кофе, который вы любите, а не тот, который вы заставляете себя пить. Ну как?

— Вкусно. Спасибо. Всё именно так, как я... Постойте, видно я и правда со сна туго соображаю. А собственно, откуда такая осведомленность насчет моих вкусовых пристрастий? Корица, лимон, сахар... Правда, Олег Михайлович, откуда?

Он развернулся и пристально уставился мне в глаза. Потом, сердито сжав губы, буркнул:

— Откуда-откуда... От верблюда!

— Подождите, мне и правда интересно. В Склифе я вообще на эту тему не распространялась — здесь не до жиру... Вам ведь кто-то сказала, да? Кто?

— Конь в пальто.

Детский сад! Не иначе.

— Н-да... Интересный у нас с вами разговор выходит.

— Не совсем так, Марина Владимировна. Интересный разговор нам еще только предстоит. Это вторая и главная причина моего появления здесь. Так что допивайте свой вкусный кофе, и будем разговаривать.

От подобной беспардонности во мне начал закипать гнев.

— А если я не желаю беседовать с вами, тогда как?

— Достаточно того, что я желаю. Даже не пытайтесь улизнуть, Марина Владимировна. Вам придется поговорить со мной. Сегодня и сейчас. Времени у нас предостаточно. Дверь я закрыл, так что нам не помешают.

— А вы неплохо подготовились: кофе из "Шоколадницы", закрытая дверь... — за беззаботностью тона я пыталась скрыть растущее волнение. Таким я Брагина никогда еще не видела. Да и не предполагала, что он может себя вести так... со мной. — Будем считать, что я сдалась под натиском грубой силы. Ну и что вы хотите узнать, Олег Михайлович?

Я ожидала чего угодно, но чтобы такое... Брагин уставился на меня и вдруг в упор спросил:

— Хотелось бы знать, как долго ты еще собираешься ломать эту комедию?

Растерянность была настолько сильной, что даже голос охрип:

— Я?..

— А кто еще? Я терпел полмесяца. Срок, согласись, немалый. Ты еще не наигралась? Может быть, закончим все это и будем вести себя как взрослые люди?

Чур меня. Да что происходит-то? Может быть, розыгрыш? С кем-нибудь поспорил? Да нет, уж слишком серьезен. Почти в бешенстве. Ну и ситуация...

— Олег Михайлович, послушайте меня. Я вообще не понимаю суть ваших претензий. Во-первых, успокойтесь. Давайте разберемся. О какой игре вы говорите?

Брагин приблизил ко мне свое лицо — карие глаза горели бешеным блеском. Я от испуга буквально вдавилась в мягкую спинку дивана. Одной рукой он коснулся моего подбородка, поднял голову и, почти не мигая, уставился в мои глаза. Я сидела, словно парализованная, боясь шелохнуться. Сразу же отмелись мысли о возможном розыгрыше.

— Какой ужас в глазах! Да тебя просто не узнать. Драматическая актриса — не иначе. И на что ты надеялась? На то, что я до скончания веков буду играть в твоем дурацком водевиле? Так вот, не буду! И тебе не дам. Хватит, наигрались! Ясно?

Ясно? Ты издеваешься?

Я грубо отпихнула брагинскую руку и в свою очередь сама уставилась в его сердитые глаза:

— Нет, мне ничего не ясно. Вообще ничего, понимаете? Повторяю: я не играю с вами ни в какие игры.

— Ах не играешь? — язвительно улыбаясь, переспросил Брагин. — А вести себя так, словно видишь меня впервые, словно не знаешь меня, словно раньше ничего не было — это, по-твоему, не игра?

Происходящее все больше и больше напоминало виртуальную реальность. Или встречу людей из параллельных миров. Просто фэнтези какое-то! Толкин, Пулман и Лукьяненко, вместе взятые, нервно курят в сторонке... Смех смехом, а Брагин разошелся не на шутку. Просто какое-то временное помешательство. Кто знает, на что он способен в гневе? Да и дверь закрыта так некстати.

— Ну хватит, Олег Михайлович. Если вы хотели меня испугать, считайте, что вам это удалось. Отвечаю на ваши увещевания: я не знаю, что вы себе возомнили, но две недели назад я действительно увидела вас впервые. Я не знаю вас, а уж после сегодняшнего, смело можно говорить, что не знаю абсолютно. И раньше ничего не было, потому что наши дороги не пересекались. Это всё. С меня довольно! Я немедленно...

Продолжить он мне не дал: схватив меня за руки, он крепко сжал предплечья:

— Марина! Прекрати! Немедленно прекрати!

Я стала что есть силы вырываться.

— Брагин! Отпусти меня немедленно! Тебе лечиться нужно, понял? Убери свои руки! Я сейчас закричу!

Вместо того чтобы отпустить, он порывисто прижал меня к своей груди и жарко зашептал на ухо:

— Прости меня. Я не способен причинить тебе вред. Но пойми и ты меня: мы не ссорились. Я не видел тебя целую вечность. А ты появляешься и черт знает что вытворяешь: то эти дурацкие игры с Неклюдовым. Что ты пытаешься мне продемонстрировать? Что ты интеллектуально можешь любого мужика за пояс заткнуть? Мне ли этого не знать? И про твою уникальную память я все знаю — что там какой-то Маркес? Ты в Коктебеле на спор Лермонтовского "Демона" читала, пока мы все не заснули. Или, скажешь, этого не было? Марина! Не отводи взгляд! Ты дрожишь? Хорошая моя, не бойся. Всё. Давай закончим этот кошмар, притворство тебе не к лицу. Если ты устроила все это, чтобы меня позлить и наказать, то поздравляю. Тебе удалось и то, и другое. Беда вот только в том, что я не понимаю, за что. Совсем не понимаю. Но все равно прости. Карнавал закончен, Марина. Сними маску. Пожалуйста, сними.

Я к этому моменту уже дрожала как осиновый лист. Потому что в этом монологе, который поначалу казался мне полным бредом, я внезапно услышала нечто такое, что заставило меня поменять отношение к происходящему кошмару. Я затаила дыхание.

— Олег Михайлович, я...

— Опять? — разочарованно протянул он. — Не зови меня так. Это же нелепо! По крайней мере, когда мы наедине. Ну что ты еще хочешь? Чтобы я перед тобой на колени встал?

Дрожь никак не унималась.

— Не надо на колени, — глухо запротестовала я. — Если не так, то как мне к вам обращаться?

— А как ты обращалась всегда? Я же сказал тебе при нашей встрече: "Для вас можно просто Олежка".

— Олежка? Я звала вас Олежка? Вы серьезно? Ну не надо на меня так смотреть! Поставьте себя на мое место. Кто-то приходит и начинает на полном серьезе рассказывать вам истории, о которых вы слышите впервые, и требовать, чтобы вы поностальгировали вместе с ним. Вы бы смогли? Олег Михайлович, мы взрослые и серьезные люди. Просто услышьте меня: в моей памяти ничего этого нет. Понимаете? Ни-че-го! Вас вообще нет в моем прошлом! Это не наказание. Это не обида. Я просто вас не знала до Склифа! Как, скажите, как я могу поверить в то, что вы говорите?

Голос окончательно сорвался, глаза наполнились слезами, и я чудом сдерживала их. Не хватало еще расплакаться перед этим сумасшедшим!

— Посмотри на меня, Марина. Не отводи взгляд. Мне нужно убедиться в правдивости твоих слов. Так говоришь, ничего не помнишь и не можешь поверить?

Это был, наверное, самый тяжелый зрительный контакт в моей жизни. Если бы его глаза умели пить, они бы выпили мои, чтобы убедиться в правоте слов. Говорить я уже не могла, я лишь отрицательно покачала головой — и отвела взгляд.

Брагин выглядел ошарашенным. Я потянулась к скомканному на диване пледу, наивно полагая, что он поможет мне унять усиливающуюся дрожь.

— Я идиот, — внезапно констатировал Брагин. — Я совершенно не знаю, как объяснить этот феномен, но твои глаза врать не умеют. Ты и правда ничего этого не помнишь. Но это было, понимаешь? Что с тобой случилось, Маринка?

Мне хотелось спрятать голову в песок, как это делают страусы. Хотелось куда-нибудь убежать, закрыться и забыть все, что случилось в этом злополучном кабинете. А ведь и правду говорят: на свете нет ничего страшнее неизвестности. С ней может потягаться разве что смерть...

— Не знаю. Я... Не... Знаю... До сегодняшнего дня полагала, что уж с головой-то я дружу. А оно вон как вышло. Олег Мих... Олег... Я покажусь вам упрямой, как баран, но это моя жизнь, и я имею право... Прежде чем искать объяснения того, что со мной случилось, я должна убедиться, что со мной действительно что-то произошло. Без вашей помощи я не обойдусь. Если все так, как вы утверждаете, то просто дайте мне возможность убедиться, что вы были в моей жизни. Пожалуйста. "Олежка" меня не убедил, уж простите.

Брагин порывисто опустился передо мной на колени и осторожно спрятал в свои широкие ладони мои. Было что-то невероятно трогательное в этом жесте, и я, к собственному удивлению, не посмела возразить.

— Хорошо. Все, что ты захочешь. Дай подумать. Даже и не знаю, что тебя может убедить. Разве это... Ты всегда обожала рифму. Это у тебя от бабушки. Импровизировала на ходу. Иногда получалось бессмысленно, но очень мило. Например, меня ты звала Олежка-дролежка.

Мамочка! Вот оно! А я-то всю голову сломала... Что-то полыхнуло в груди. Это было. Я не помнила, но такую кличку могла дать ему только я.

— Попал?

— Да. Еще. Пожалуйста, найдите что-нибудь еще. Как называли меня вы?

— О, у меня для тебя было много имен. Но одно, думаю, должно тебя убедить: Маринка-рябинка. Так звала тебя Ева Павловна, ну а с ее легкой руки — и все мы. Кстати, как там поживает твоя рябинка?

В глазах потемнело. Дыхание от бешеного волнения было прерывистым. Стало по-настоящему страшно.

— Наверное, нормально, — глухо отозвалась я на автопилоте. — Я давно ее не видела.

— А ива-Ева? Марин, ты вообще бываешь в Дмитровском? Что с вашим домом?

— В Дмитровском... С домом... В двух словах этого не расскажешь, а для долгого повествования сейчас, согласись, не самое подходящее время. Всё! Довольно! Остановись, пожалуйста. — Я вскочила с дивана, потому что от волнения не могла усидеть на месте. — Новые доказательства мне не нужны. Говоря по правде, они мне не особо и нужны были после "дролежки". Что это? Что со мной? Что с моей памятью, Олег? Это какая-то болезнь, да?

Помню, что потолок в кабинете вдруг закружился в медленном вальсе и я стала оседать на пол. Дальше все происходило как в замедленной киноленте. Краски вдруг поблекли. Брагин подхватил меня и вернул на диван. Он что-то говорил мне, осторожно похлопал по щекам, заметался по кабинету в поисках стакана, а, не найдя его, приволок мне тяжеленный графин и заставил пить. Сознание мое постепенно прояснилось, но страх не отпускал.

А Брагин уже сидел рядом и растирал мои ледяные руки.

— Понимаю, что сейчас это звучит странно, но все будет хорошо. Марин, я тебе обещаю, мы во всем разберемся. Давай рассуждать логически: мы врачи, а значит ни в какую мистику и колдовство не верим. Так?

— Так, — еле слышно отозвалась я. — Тогда что это?

— Вспомни: удары головой, сотрясения мозга?

— Нет, точно ничего такого не было.

— Операция на голове?

— Я уже ни в чем не уверена, — я задумчиво пожала плечами, — но вроде не было.

— Что значит, вроде? — возмущенно переспросил Брагин. — Надо наверняка знать. А ну-ка иди ко мне.
.
— Что ты хочешь делать?

Воспользовавшись моей растерянностью, он развернул меня к себе лицом и по-хозяйски запустил пальцы в волосы.

— Сиди тихо. Просто расслабься.

— Зачем это? — поинтересовалась я

— Поищем швы.

— Что?

— Тихо.

Пальцы нежно перебирали пряди волос, гладили голову. Губы приблизились к виску и, едва касаясь кожи, успокаивающе шептали:

— Ччччччч...

Сил на сопротивление у меня не было. Да и зачем плыть против течения — заботливого и мягкого. Я закрыла глаза и отдалась невинной ласке человека, ворвавшегося ко мне из моего утерянного прошлого и в одночасье перевернувшего всю мою нынешнюю жизнь.

Когда жаркие губы оторвались от моего виска, а пальцы нехотя покинули пряди волос, я шутливо поинтересовалась:

— Ну что, нашел?

Брагин выглядел изумленным:

— Что нашел?

— Швы.

Лукавая улыбка осветила его лицо:

— Ах это... Все чисто. Остается последний вопрос: Марин, у тебя были операции с общим наркозом? Знаешь, иногда побочные эффекты...

— Не было. Точно не было. А это значит... — нервный смех помешал мне закончить. — Брагин, а ведь я, похоже, сапожник без сапог. Очень смешно, когда бы не было так грустно.

— Ничего это еще не значит. Не паникуй раньше времени и не накручивай себя.

— Олег, при чем здесь "накручивай". Я нейрохирург. И симптомы некоторых заболеваний мне отлично знакомы. Тебе не кажется...

— Нет, мне не кажется, — резко перебил Брагин. — Ты еще перекрестись. Вот что, Марина Владимировна. Первое, ты берешь себя в руки. По крайней мере стараешься это сделать. Второе, прочитай смс-ку: Зима требует нас к главному. Мы незамедлительно отправляемся навстречу славе и почету. Поболтаем с журналистами, пообщаемся с начальством. Как только появится возможность с этого мероприятия улизнуть, пойдешь на КТ. Вот такой план действий. Возражения имеются?

— Не могу сказать, что я от твоего плана в восторге, но... Придется подчиниться. Олег...

— Чего ты мнешься? Давай, выкладывай.

— Мне неловко просить... Но ты не мог бы пойти на КТ со мной. Понимаешь, я ...

— Неужели ты думаешь, я отправил бы тебя туда одну? Марин, палкой гони — не уйду, пока не увижу результат.

Глаза предательски защипало.

— Спасибо. Я сейчас буду готова.

Терпеливо наблюдая за моими бесплодными попытками припудрить раскрасневшийся нос, Брагин наконец не выдержал:

— Марина Владимировна, кончай прихорашиваться. И так хороша — глаз не оторвать. Честно. Пошли. Нас ждут великие дела.

@темы: Фики, Фик Алины Павловой "Русский вальс"

---

А я люблю...

Этакое лирическо-ироническое зрелище... Очень интересная интерпретация русской народной песни.

@темы: Клипы Алины Павловой, Клипы

---

"Не потерять бы в серебре..."

Давно я вынашивала планы соединить Склиф и "Серебро" БИ-2. Наконец-то сподобилась... )

@темы: Клипы Алины Павловой, Клипы

---

Дневник Марины. Запись 6

Вот не хотелось мне описывать этот день. Тянула до победного. Но правда – прежде всего. Так что сейчас соберусь с духом и попробую пережить его еще раз – на бумаге.

Вначале папины эпитеты, приравнивающие работу в Склифе к экстриму в вечно штормящем океане, казались мне чрезмерными. Но первые две недели дали понять, что если он и преувеличивал, то не слишком. Что же касается этого дня, то после всего пережитого вопрос о преувеличении и чрезмерности снялся сам собой. Сегодня не просто штормило — на Первую хирургию Склифа обрушился самый настоящий Девятый вал. Эх, не мне бы описывать этакие события – нам бы какого-нибудь Айвазовского от медицины, облаченного в белый халат. Но по причине отсутствия такового кисть живописца сменит моя любимая ручка.

Утреннее затишье стало для нашей смены приятной неожиданностью. Приятной, но, увы, кратковременной. Все собрались в ординаторской в ожидании привычного до боли воя сирен. Константин Германович и Салам как всегда что-то торопливо жевали. На кресле, как на троне, привычно восседал Брагин, листал чью-то увесистую историю болезни и время от времени косился нашу сторону. Я уже привычно соседствовала с Евгением и пыталась достойно поддержать очень непростую беседу. К слову, в напыщенные приветствия времен доблестных рыцарей и прекрасных дам мы с ним наигрались, к неудовольствию веселившихся от души коллег и к явному облегчению кривившегося от нашей забавы Брагина. Впрочем, от идеи продолжить игру Евгений отказываться не собирался. Выбор темы он великодушно предоставил победительнице, то есть мне. Что же, поживем — увидим.

А сегодня с утра опять лил дождь, превращая мечты москвичей о солнечном лете в утопию. Я вошла в ординаторскую. На диване дремал Евгений. Стараясь не шуметь, сбросила намокший кардиган и раскрыла для просушки зонт, когда послышался хриплый со сна голос:

— О, Марина Владимировна! Приветствую вас. Что там происходит за стенами нашего лепрозория? Опять «усталое небо дождем изливает на слабые плечи небесную грусть?»

— Доброе утро, Евгений Владимирович! И не говорите. «Дождь лил четыре года, одиннадцать месяцев и два дня».

Евгений выглядел ошарашенным.

— Вот так, значит… И Маркеса, значит, уважаете? Да вы не перестаете меня удивлять, Марина Владимировна. Ума не приложу, что вы забыли в мире этих коновалов?

— Возможно, вас это удивит, Евгений Владимирович, но я — часть этого мира. Точнее, часть, пока еще пытающаяся органично в него вписаться. Что, впрочем, не мешает мне время от времени цитировать Маркеса.

Я едва успела застегнуть на груди форменную куртку, как шторы у нашего потайного лежбища распахнулись и явили миру недовольную физиономию заспанного Брагина.

— Брагин! — Евгений выглядел изумленным, — А ты какими судьбами здесь?

— Ночью вызвали. Тяжелый случай. Думал, хоть вздремну немного до смены, да куда там! Под такие-то беседы разве заснешь?

Спросонья Брагин напоминал взъерошенного воробья, и я еле удержалась, чтобы не рассмеяться. Мое извинение и намерение незамедлительно покинуть ординаторскую ожидаемого действия не возымели. Спать дальше Брагин решительно отказался и порывисто поднялся с кровати.

— Вы уж простите меня, что фактом своего присутствия помешал вашей высоко интеллектуальной беседе. Прошу вас, продолжайте. А я отправлюсь на помощь вон к тому окровавленному мужику на каталке. Уверен, что привезли его вовсе не для беседы о Маркесе. Не так ли, начитанные вы мои?

Не дожидаясь ответа, он стрельнул в меня глазами, ехидно скривил губы и вышел из ординаторской.

Ох уж эти мне его «прострелы»! Что-то участились они в последнее время. Должна же быть какая-то причина у всех этих пронзительных взглядов, загадочных прищуров и многозначительных гримас на лице «великого и ужасного» во время наших с ним зрительных контактов? В самом деле, ну разве могла серьезно задеть та моя реплика о его выходке со следователем? Ну да, ему это явно пришлось не по вкусу – даже приступ раннего склероза разыграл: «Напомни, как тебя зовут?» Тебя! Рановато, «Олежка»! В любом случае это не повод участившейся игры в гляделки.

Итак, вернусь к затишью в ординаторской. Первым его нарушил Пастухов – привел нового интерна. Довольно любопытный молодой человек. Внешне – настоящий гайдаевский Шурик. Его едва не отдали под мое начало, но в конечном итоге он достался Константину Германовичу. Я не противник личных интернов, но момент сейчас неподходящий: ни времени, ни сил на кого-либо еще у меня просто нет. Едва все прояснилось с Яном Александровичем (именно так зовут Шурика), как случилось страшное. Нина ввалилась в ординаторскую и заявила, что везут какой-то кошмар. Кошмаром оказался совсем еще молодой парень, разбившийся на мотоцикле. Из чудовищного букета его повреждений одно прозвучало как гром среди ясного неба – внутреннее обезглавливание.

Едва услышав это из Нининых уст, я представила себе лицо отца.
Внутреннее обезглавливание…

Его персональный вызов.

Его единственно проигранная дуэль — дважды проигранная.

Его так и не случившаяся реабилитация.

Внутреннее обезглавливание – диагноз, вызывающий священный трепет у хирургов. И потому что вероятность того, что такой пациент когда-либо попадет к тебе на стол, может быть приравнена к вероятности поражения молнией. И потому что вместо привычной операции тебе предстоит совершить чудо. И потому что против твоей воли, вопреки всей твоей решимости в мозгу назойливым дятлом стучит факт неутешительной статистики: вероятность летального исхода операции равна 98%... И потому что в нашей стране методик проведения подобных операций просто нет. Ну и, наконец, еще и потому, что, взявшись оперировать пациента с подобным диагнозом, ты автоматически выходишь из бесчисленной армии рядовых хирургов под безжалостные софиты истории медицины… Вне зависимости от исхода самой операции твое имя займет место в пока еще более чем скромном списке отважившихся взяться за воскрешение уже приговоренного к смерти. Вот такой расклад…

Я и подумать в тот миг не могла, что разбившийся мальчик меньше чем через четверть часа ляжет к нам на операционный стол. Вопреки всем сомнениям и страхам начальства в лице Пастухова, а потом и Зименской, вопреки необходимости в первую очередь узкопрофильного вмешательства бригады талантливых нейрохирургов, вопреки отсутствию у нас в первые минуты необходимого материала и даже вопреки тому, что из-за грандиозности поставленной задачи пришлось мобилизовать в операционную весь цвет Первой хирургии и таким образом ограничить прием экстренных больных. Это в Склифе-то!

Сложно поверить, но виртуозному преодолению всех этих условностей и запретов мы обязаны Брагину. Едва услышав Нинино сообщение, он, казалось, потерял контроль над собой. Должна признаться, что на фоне откровенно испуганного Пастухова и притихших коллег Брагин смотрелся просто изумительно. То была сама стихия – и противостоять ей было бессмысленно. Чуть позже – в операционной – я попыталась было внести свою толику сомнений, но хирургический смерч в лице Брагина смел их в одночасье. В эти минуты я по-хорошему завидовала его одержимости и дерзости, а сама тем временем безнадежно увязла в болоте неутешительной статистики в целом и опыте личных неудач моего гениального отца. Уж если Он не смог!..

А Остапа Брагина тем временем несло... Он сам назначил себя главным, и все безропотно принимали любые его предложения и подчинялись его приказам, не слишком успешно облаченным в форму просьб. Что он там сказал Зименской в день визита следователя? Насколько я поняла, этот конфликт стоил Брагину места заведующего отделением. Уж не знаю, насколько сильны амбиции у этого человека, но расстроенным он явно не выглядел: "Видно не судьба мне руководить". Ошибаетесь, Олег Михайлович, вы частенько это делаете, руководите всем и вся, — и для подобных вещей вам не нужен никакой пост, никакие повышения. Во всяком случае в этот день в операционной был один начальник — вы.

Я же где-то по незнанию, а где-то и по причине полной растерянности, не поняла, что возражать вам в такую минуту — себе дороже. Видимо, все остальные за столом уже постигли эту премудрость. А я возразила. И, естественно, поплатилась. Но обо всем по порядку.

Позже Полина Пастухова, с позором изгнанная из операционной самопровозглашенным начальником, поведает Нине, что "у Брагина — боевое безумие!" Точнее и не скажешь! Это мы тянулись в операционную, почти не веря в благополучный исход. А Брагин — другое дело: он шел на битву с непобедимым монстром, шел "собирать конструктор" с немыслимым количеством повреждений, локомотивом тащил за собой полных скепсиса коллег "войти в историю отечественной хирургии".

Ну что же, Олег Михайлович, вот мы и встретились за операционным столом. Подумать только: столько дней хирургическая судьба упорно разводила нас по разным сменам и операционным, чтобы этим дождливым днем свести нас и вынудить совместно решать почти неразрешимую медицинскую головоломку. А она насмешница, эта хирургическая судьба! Хотя, если подумать, экстремальные ситуации тем и хороши, что в одночасье становится понятно, кто есть кто.

Пока Пастухов оглашал внушительный список всех травм и повреждений пациента, я заняла предписанное завотделением место у ног больного. Конечно, не ноги нужно мне было бы сегодня оперировать. Но право восстанавливать поврежденные позвоночники и копаться в головах больных нужно еще заслужить. Отец был категорически против того, чтобы мой внушительный послужной список стал достоянием гласности до того, как новые коллеги успеют лично удостовериться в моих хирургических способностях. "Запасись терпением, детка. Путь к голове пациента лежит через бесчисленные аппендиксы, желчные пузыри и удаленные селезенки. Не позволяй Вере рекламировать себя. Мужики в Склифе этого не любят. Предоставь им возможность самим убедиться, с кем они имеют дело".

Вспомнив это отцовское напутствие, я невольно отвлеклась, но брагинский голос тут же привел меня в чувство:

— Профессор Нарочинский делал такие операции. Вам отец что-нибудь рассказывал?

Насмешливо-требовательный взгляд мне не понравился. Как и прозвучавший вопрос. Зачем спрашивать очевидные вещи? Видимо, мой взгляд понравился Брагину еще меньше. Приблизительно так же, как наш с Женей утренний диалог. Маска скрывала половину его лица, но я не сомневалась, что в этот миг губы скривились в презрительной усмешке:

— Ну давайте без богатого внутреннего мира. Больной уже на столе.

На мгновение скосил взгляд в сторону колдующего у монитора анестезиолога, а потом вбуравился в меня в ожидании ответа. Вот мы, Евгений, и получили с вами — и за Маркеса, и за игры в средневековье, столь неуместные в веке ХХI.

Рассказывал ли мне отец про те свои роковые операции? Знал бы этот самоуверенный насмешник, сколько наших вечерних бесед было посвящено этому! Как много мы спорили и как внимательно изучали опыт двух более счастливых коллег, которым удалось-таки совершить чудо. И как эти самые хирурги, перезнакомившись на мастер-классе отца, заявились в наш дом под Бостоном и, то и дело перебивая друг друга и захлебываясь переполнявшими их эмоциями, вспоминали о тех уникальных операциях и спорили до хрипоты. А потом, сполна отдав дань уважения русской водке, Куртис Дикман поведал мне громким шепотом, что в его операции по спасению пациента с внутренним обезглавливанием вмешалось везение. Его пациенту невероятно повезло не столько с хирургами, сколько со спасателями. Те не растерялись в столько тяжелой ситуации и продемонстрировали высочайший профессионализм — грамотно зафиксировали голову, не давая ей даже на сантиметр шевельнуться ни в одну, ни в другую сторону. А потом молниеносно доставили жертву в клинику, понимая, что дорога каждая минута.

Дремавший в кресле у камина Гэри Гизелли, окончательно проснувшийся к концу монолога Дикмана, подтвердил, что половина успеха в подобных операциях принадлежит команде спасателей. А затем в порыве хмельной откровенности признался, что, попади к ним пациенты в таком же состоянии, как они легли на стол моего отца, ни он сам, ни Дикман сделать бы ничего не смогли. В первом случае было упущено драгоценное время и плохо зафиксирована голова, а во втором роковую роль сыграла нерешительность родственников, у которых слишком долго выбивали согласие на операцию. Не знаю, полегчало ли моему отцу от подобных признаний, но с тех пор удачная операция подобных пациентов стала его идеей-фикс.

И вы, Олег Михайлович, учившийся у него и знающий его упрямый нрав и болезненное отношение к профессиональным неудачам, еще сомневаетесь, обсуждал ли он это со своей единственной дочерью-хирургом?

— Да, рассказывал. Я вообще-то и сама изучала этот вопрос очень внимательно. Во всем мире считанные разы проводились такие операции, и лишь дважды все закончилось без полного паралича.

В глазах коллег читалась тревога. Но брагинское "давайте!" подействовало как призыв боевой трубы на воинов. А мой "экзамен", похоже, продолжался. Немного помедлив, Брагин вновь обратился ко мне:

— Стесняюсь спросить, а как соединяют обломки позвонков с основанием черепа?

Я на несколько мгновений замешкалась. Да и было от чего. Что обозначал этот вопрос? Как-то не верится, что Брагин взялся бы за подобную операцию, не зная таких вещей. Не сомневаюсь, что делать подобное ему еще не приходилось, как и мне, впрочем. Но чтобы не знать... Это вряд ли. Тогда что? Попытка проэкзаменовать профессорскую дочку? Ну-ну...

— Титановыми пластинами.

Видимо, экзамен я сдала на "отлично", а лаконичный, но точный ответ стал зеленым сигналом светофора на моем хирургическом поприще в Склифе. Подняв взгляд на Пастухова, Брагин разыграл удивление:

— А ты что Марину на ноги поставил? (О как! И имя мое сразу вспомнил!) Давай переиграем: мы с Мариной голову делаем, а вы с Серегой ноги. Потом таз. А Костик на подхвате.

Н-да... Так кто здесь завотделением? Пастухов безропотно шагнул назад, уступая мне место у головы. К слову, и операционных сестер распределил тоже Брагин, выбрав для нас мою Ленку. Ее сияющий взгляд меня несколько обескуражил, но было не до нее.

Мне бы с собой справиться! Внутреннее обезглавливание... А зона моей ответственности ни много ни мало— голова. То есть, по сути, всё! Да они в своем уме? У них даже элементарно материалов для операции нет. А Брагин с Пастуховым тем временем о чем-то очень оживленно беседовали через стекло с появившейся в предбаннике Татьяной. Красавица-медсестра раскраснелась и выглядела очень взволнованной. Вернувшись к столу, Брагин задумчиво посмотрел на меня, прежде чем изложить суть просьбы:

— Марина Владимировна, подозреваю, что вам лучше, чем кому-либо из нас ведомо, какие материалы могут понадобиться. Коллеги, весть об уникальной операции достигла ушей главного, и Зименская получила от него полный карт-бланш. Так что любые материалы будут предоставлены нам по первому же требованию. Прошу вас, Марина Владимировна. Танюша, записывай!

Итак, минуя хирургическую рутину, ты, Марина, оказалась на передовой — у головы. Но что это за передовая! Это не гематома и не аневризма... Тебя поставили к голове, которой пока еще у тела нет. Мало этого, вытащив меня из спасительной тени, Брагин постепенно поменял стиль поведения... Я и не заметила, как на мой пюпитр легла партия первой скрипки. Виновник же этой хирургической импровизации довольствовался ролью ассистента. Н-да... Так меня еще никто не подставлял! Ай да Брагин! Ай да сукин сын!

Пока нейрохирургия готовила все необходимое для операции, пока настраивался микроскоп, я постаралась унять волнение. Чему бывать — того не миновать. Едва начав операцию, я поняла, что снимки вновь не передали и половины поджидающих нас неприятных сюрпризов. На деле оказалось, что позвонки пациента были полностью разделены. Сухожилия вокруг позвоночного столба были разорваны почти у основания головного мозга. По сути, череп держался только на шейных связках. Защемление сосудов смещенными костями — ситуацию хуже я и представить себе не могла. Господи, спаси и помилуй! Папа, если бы только знал... Если бы только сейчас меня видел...

Эта операция, продлившаяся более шести с половиной часов, обошлась мне очень дорого. Нет, как раз к ходу ее претензий не было. Паника улеглась, и я почти не заметила, как втянулась в процесс, а потом и нешуточно увлеклась. Все было бы сносно, если бы не мой ассистент!

Первая четверть операции прошла в относительной тишине. Оперировать с Брагиным на первых порах мне даже понравилось. Я уже забыла о его подставе, и в душе не могла не радоваться гармонии, царившей у операционного стола. Он угадывал все мои действия, его руки всякий раз оказывались именно там, где мне было нужно. Он был безупречным ассистентом, казалось, он читал мои мысли. Увы, идиллия продлилась недолго.

Когда самая грязная работа была проделана, а операционное поле освобождено от обломков костей, мой ассистент поинтересовался:

— У вас есть план дальнейшей операции, Марина Владимировна?

— А как же, Олег Михайлович.

— Не будете ли вы столь любезны и не посвятите ли в него своих коллег?

— Конечно, прошу прощения, коллеги. Я намериваюсь с вашей помощью, Олег Михайлович, установить вот эти металлические пластины.

Брагин прищурился.

— Позвольте уточнить, куда именно будем устанавливать?

— Олег Михайлович, учитывая полученные повреждения, место только одно — основание черепа.

— А получится? — это уже вмешался Константин Германович. Он слушал наш диалог, широко распахнув глаза.

— Будем на это надеяться, — уклончиво отозвалась я, но наш любознательный молодой коллега ответом явно не удовлетворился.

— А дальше что?

— А чего ты на меня уставился? — поинтересовался Брагин, скорчив недовольную гримасу. — Тут, как выяснилось, работают настоящие профессионалы, не чета нам, коновалам. Правда, Марина Владимировна? Не просветите нашего молодого коллегу, как планируете привинчивать голову?

— Охотно, Олег Михайлович! Звучит это жутко, но на деле все не так страшно. С помощью вот этих шурупов, которые крепятся к верхнему шейному позвонку. Что вы так смотрите на меня, Олег Михайлович? У вас имеются какие-то возражения?

— Что вы, что вы, какие тут могут быть возражения? А смотрю я на вас так, потому что...

Закончить Брагину помешала так не к стати появившаяся в предбаннике Зименская. Она тоже выглядела взволнованной. Еще бы, работа кипит, а безнадежный пациент пока жив... Пастухов заверил ее, что все идет по плану. Перед уходом Зима явно неохотно оповестила нас:

— Там Штейнман со своей командой беснуется. Возмущены, что вы у них из-под носа такой случай увели. Уверяют, что вам подобные травмы не по зубам. Юрий Михайлович предлагает свои услуги. Что скажете, коллеги?

Я на тот момент слабо представляла себе, кто такой этот Юрий Михайлович. Судя по фамилии, сообразила, что это заведующий нейрохирургией, который вчера вышел из отпуска. Я облегченно вздохнула, почти уверенная, что отказываться от помощи в таком сложном случае — верх легкомыслия. Но, видимо, у Первой хирургии были свои счеты со Штейнманом: все мои коллеги дружно возмутились и разом отвергли сделанное предложение. Брагину же осталось подытожить всеобщее мнение:

— Юрий Михайлович в своем репертуаре: всю грязную работу спихнул на нас, а теперь великодушно предлагает свою помощь. Я не удивлюсь, если он потом по этому мальчику докторскую диссертацию защитит. Мы справимся, Вера Георгиевна. Да и вообще, зачем нам чужие нейрохирурги, когда у нас имеются свои, собственные? Правда, Марина Владимировна?

— Ну я так ему и передам! — просияла Зименская. — Весь Склиф держит за вас кулаки. Слухи уже перекинулись за его стены. Вы уж не подведите, ладно? Удачи, коллеги. Да и вот еще что... Марина, наконец-то вы на своем месте. Не вынесла душа нейрохирурга, да? Представляю, как обрадуется ваш отец, если операция пройдет успешно. Все, не буду вас больше отвлекать, пойду обрадую Штейнмана.

— Ну, Марина Владимировна, вы полны сюрпризов! — восхищенно отозвался Евгений, до этого дремавший у монитора.

— Да уж! — почти одновременно отозвались Пастухов, Куликов и Лазарев.

— Это что! — загадочно протянул Брагин. — Вот ты, Куликов, можешь процитировать Маркеса? Не трудись отвечать, у тебя на морде все написана. А ты, Лазарев? Тоже нет. А вот Марина Владимировна может. Правда, Марина Владимировна?

Взгляд Брагина стал холодным и колючим. Я так и не смогла объяснить для себя причину такой разительной перемены. Но с этой минуты мой до этого безупречный ассистент превратился в моего оппонента, причем, довольно воинственного. С этого момента я должна была обосновывать и объяснять все свои действия. И все это происходило под соусом выразительных междометий и коротких, но довольно язвительных комментариев. Я откровенно растерялась и от столь резкой перемены, и от того, что из всех присутствующих коллег лишь Пастухов дважды попытался остановить Брагина . Но куда там!

Когда пришло время филигранной работы с микроскопом, я ожидала, что он наконец-то замолчит. Это негласное правило работы в подобных условиях. Никакие звуки, никакие раздражители не должны мешать нейрохирургу в этот миг. Наивная! Брагин затеял словесную перепалку с Лазаревым. И хотя меня это не касалось, но очень мешало сосредоточиться. Мои замечания действовали, но недолго. Мы работали уже шестой час. Нервы из-за Брагина были на пределе, шея и поясница ныли от боли.

Я еще удивилась, как при бесконечной трескотне и дурацких шуточках Брагин умудряется избегать ошибок. И в эту самую минуту его зажим нацелился явно не в то место. Я успела в последнюю секунду:

— Латеральнее!

Рука его остановилась, и зажим сместился в нужную сторону. Я облегченно вздохнула. Как оказалось, рано. Презрительный прищур карих глаз.

— Левее, что ли? Я что-то не пойму, Марина Владимировна, мы с вами оперируем или паркуемся?

Ну и что особенного я сказала? Чем вызвала такой хамский тон? Вы не дружите с латынью, Олег Михайлович? Для хирурга вашего уровня это по меньшей мере странно. Но бодаться с ним у меня не было ни желания, ни возможностей.

А тем временем самая сложная часть операции подходила к концу. Изъясняясь проще, голова была привинчена. Еще не веря в удачу, я наконец-то оторвалась от микроскопа и, едва сдерживая стон, распрямила спину. В ту же минуту мои глаза засосал омут брагинских глаз. В них плескался и восторг, и удивление. Уверена, что и под маской в этот миг сияла невидимая миру улыбка. Еще бы, это была победа! Этот выразительный диалог взглядами закончился, едва начавшись — у пациента с сосуда слетела лигатура. Я отвергла предложение Брагина закрепить и воспользовалась маленьким изобретением отца. Брагин смотрел заинтересованно, а под конец брови его удивленно взметнулись вверх. Его вердикт был выдан на латинском:

— Из всякого правила бывают исключения.

Я оценила, Олег Михайлович. Значит, все-таки с латынью дружим?

Первым ненадолго операционную покинул Пастухов. Нам оставалось совсем немного, и поэтому фраза Брагина меня несказанно удивила:

— Потом заменишь Марину.

Это что за новости? Без меня меня женили?

— Я не устала!

Вру, конечно, устала и еще как. Еле на ногах стою. Но Брагину об этом знать необязательно. Бросила на него гневный взгляд и неожиданно поняла, что он знает. И про ноющую, как нарыв, поясницу. И про затекшую шею. И про мое единственное желание сесть, а еще лучше лечь.

— Зато я устал!

Евгений осуждающе покачал головой, Лазарев и Куликов изумленно закатили глаза. Осуждают несдержанность Брагина. А как быть мне? Как отнестись к его словам? Можно, конечно, проявить упорство и остаться до конца. Исключительно из духа противоречия. А можно воспользоваться предоставленной возможностью, выбраться на свет и... опуститься наконец на спасительный стул.

Пока я мысленно представляла себе, как это будет здорово и как я по-кошачьи выгну спину, вернулся Пастухов.

— Марина Владимировна, пришла ваша замена, — напомнил Брагин.

— Но я...

— Все что смогли, вы уже сделали. Что называется, удивили так удивили. Кто знает, что там еще в вашем неисчерпаемом сундуке хирургических чудес? Оставьте что-нибудь на следующий раз, ибо сегодня лимит на невероятные открытия и удивления мы с коллегами явно превысили.

Несколько язвительный тон звучащих слов никак не сочетался с выражением его глаз. Уста посмеиваются — глаза уговаривают. И хотя дух противоречия во мне силен, но я подчинилась зову его потемневших от усталости глаз.

Буквально вывалившись из операционной, я столкнулась с Зименской, на повышенных тонах беседовавшей с невысоким хирургом. Обаятельный еврей среднего возраста с умным и проницательным взглядом.

Едва заметив меня, Зима рванулась навстречу:

— Ну что там? А то мы уже все испереживались. Из других клиник звонят, интересуются. Новость несется по Москве быстрее ветра.

— Все в порядке, — устало выдохнула я. — Ну насколько можно быть в порядке с подобными повреждениями. Они заканчивают, и теперь остается только ждать.

— Прекрасная новость! Как вы там называли моих хирургов, Юрий Михайлович? Мясниками? Придется вам взять свои слова обратно.

Пока Зименская призывала его к совести, Юрий Михайлович зря времени не терял — он как-то слишком уж пристально меня разглядывал. Неожиданно подмигнув мне и дружелюбно улыбнувшись, он ответил:

— Поживем — увидим, Вера Георгиевна. А в вашем мужском монастыре, я вижу, пополнение. Вы не представите меня вашей обворожительной коллеге?

— Ах, да, вы же только из отпуска, — вспомнила Зима. — Да, у нас весьма и весьма ценное приобретение. Знакомьтесь. Юрий Михайлович Штейнман — заведующий нейрохирургией. Марина Владимировна Нарочинская. Наш новый нейрохирург.

Штейнман порывисто схватил мою безвольную руку и манерно прижался к ней губами.

— Мне очень приятно. Так мы коллеги? Осмелюсь спросить: не вы ли пришивали голову?

— Я. С одной маленькой поправочкой: я ее привинчивала.

— Очаровательно! — Штейнман шутливо закатил глаза. — Хотелось бы услышать подробности непосредственно от главной участницы... Постойте... Как вы сказали, Вера Георгиевна? Нарочинская?.. Ну да, Марина Владимировна. Все сходится... Уж не дочка ли Владимира Сергеевича?

Я умоляюще посмотрела на Зименскую. Меньше всего мне сейчас хотелось общения с кем бы то ни было.

Зима все поняла без слов.

— Дочка, Юрий Михайлович. Ну, что вы вцепились в девочку, как клещ? Не видите, что ли, она еле на ногах стоит. Наговоритесь еще.

— Простите, — глухо попросила я и виновато пожала плечами.

— Конечно-конечно, отдыхайте, Марина Владимировна. Я не прощаюсь. Мы с вами обязательно побеседуем, и не раз. Я интересный собеседник, Марина Владимировна. Очень интересный.

Двери лифта закрылись за говорливым нейрохирургом, и мы с Зименской облегченно вздохнули. Обе.

Сочувственно оглядев меня с головы до ног, она заявила:

— Говорить с тобой бесполезно. Но ты хоть понимаешь, что сотворила чудо? Придешь в себя — немедленно позвони отцу в Америку. Он с ума сойдет от гордости за тебя! Я вызвала вторую смену, так что смело можешь вздремнуть пару часов.

Я уже было направилась в ординаторскую, когда Зима неожиданно вспомнила:

— Подожди, Мариш. Я вытащила людей после ночной. Пользуясь затишьем, там отсыпается бригада Соловьева. Ох и костерили же они Брагина! Знаешь что, иди-ка ты в мой кабинет.

— Что? — переспросила я, думая, что ослышалась.

— В мой кабинет. Я там все равно ближайшие три часа не появлюсь. Так что диван в полном твоем распоряжении.

— Ну я даже не знаю... Спасибо, конечно... Но мне очень неловко.

— Поманерничала и хватит. Я не каждому это предлагаю. Мы с тобой все-таки не чужие люди. Так что иди и ложись. В шкафу на верхней полке подушка и плед. На телефонные звонки, естественно, не отвечай. Отдыхай.

Сказать, что я обалдела, это не сказать ничего! Но усталость и ломота в теле заглушили любые разумные доводы против поступившего предложения, а слова диван-подушка-плед прозвучали магическим призывом. Я почти не помню, как дошла до кабинета, как доставала спальные принадлежности. Едва коснувшись подушки, я провалилась в блаженный сон.

Пробуждение было более чем интересным... Но об этом завтра.

 

@темы: Фики, Фик Алины Павловой "Русский вальс"

---

Снова курю, мама, снова...

В такой день хочется чего-нибудь веселенького... Итак, "Склиф, даёшь - ЗОЖ!!!"

@темы: Юмор, Клипы Алины Павловой, Клипы

---

Мария! С Днем рождения!!!

Наша Вера, Лариса и Саша,

Наша Света, Карина, Ирина,

Наша Катя, Наташа и Даша,

Нарочинская наша Марина!

Всех имён и не счесть – их стихия…

С Днем рождения, наша Мария!

Очень любим! Поздравляем!

Только лучшего желаем!

Всё, что дорого и мило,

Было б всегда с Вами:

С улыбкой по утрам будило,

Грело бы ночами.

Обожаемой работы

Чтоб посильно было бремя,

На любовь и на заботы –

Чтоб на всё хватало время.

Желаем в творчестве поменьше Мельпомены,

Пусть лучше Талия для Вас объятья распахнёт,

Пусть режиссеры не найдут для Вас замены,

Снимайтесь чаще – это Вам идёт!

Лишь под конец позволим мы себе признанье

Про длительное, затяжное ожиданье…

Ждём не Безрукова и не Калягина -

Ждём славных медиков дружину.

Ждём новый Склиф, живого Брагина

И Нарочинскую Марину.

Всех сложностей нам ясен круг,

И всё ж подумалось: а вдруг?..

@темы: С праздником!, Мария Куликова

---

Дневник Марины. Запись 5

Попадая в новый коллектив, всегда стараюсь записать свои впечатления о тех, кто обосновался здесь раньше меня, а особенно о старожилах. Как же бывает интересно перечитывать эти страницы какое-то время спустя, когда уже сам давно перестал быть новичком. Как подчас разнятся впечатления о человеке - первоначальное и последующее - просто диву даешься! Любопытно, как-то будет в этот раз? На многих ли новых коллег я взгляну сквозь розовые очки и сколько разочарований поджидает меня впоследствии?

Начало таким наблюдениям, собственно, уже положено. Первым стал Брагин. К тому, что уже написано, хотелось бы добавить не слухи, коими полнится Склиф, а собственные наблюдения за ним в операционной. Хотелось бы во всех подробностях лицезреть, как работает главная Звезда Первой хирургии. Но для подобной записи не хватает главного - совместной операции. И судьба явно не торопится свести меня с этим человеком за одним операционным столом. Вначале помешал тот следователь, а пару дней назад до нашей совместной операции не дожил пациент.

Моя Ленка, как всегда, знающая всё обо всех больше и раньше меня, доверительно шепнула, что де Брагин наводил справки о профессиональных качествах "новенькой" практически у всех, с кем мне посчастливилось работать в операционной: и у Евгения, и у Салама, и у Константина. А Пастухову, по ее словам, он устроил настоящий допрос с пристрастием. Даже и не знаю, как можно объяснить причину его настойчивости. Может быть, банальной ревностью? На первый взгляд, вполне логично - и хотя это всего лишь совпадение, но получилось, что я вроде бы пришла на место его погибшей коллеги, которая, как я уже писала раньше, была больше, чем просто коллега. Но здесь уж ничего не поделаешь: живое - живым, и с этим Брагину придется смириться. Как и с моим присутствием в операционной.

Если в Склифе все устроено так же, как в большинстве клиник, в которых я работала, то главный человек там отнюдь не Главврач, а дежурный у приемной стойки. Он или она, как правило, знают всё и обо всех. Через них идет поток больных и родственников, они первыми встречают бригады Скорой и МЧС. Они до хрипоты кричат в трубку в чрезвычайных ситуациях, отпаивают валерьянкой теряющих над собой контроль посетителей. И кому, как не им, знать все о хирургах и младшем медперсонале, об их радостях и горестях, проблемах и успехах, а также об их близких и родных, детях и невестах, тещах и любовницах...

Я понаблюдала за медсестрами у приемной стойки. Самая приятная из них - Нина Дубровская. Общительная, улыбчивая женщина, очевидно, работающая здесь не один год. Она не спешит задавать мне вопросы - явно приглядывается. Но глаза выдают и ее заинтересованность, и доброжелательность. Она подолгу задерживает на мне взгляд, словно сигнализируя, что к общению готова. Стоит ли говорить, что я-то уж точно ничего против не имею. Вчера Нина зашла в ординаторскую и, увидев меня, заполняющую карты, предложила воспользоваться редкой минутой тишины, выпеть кофейку, познакомиться поближе и поболтать о девичьем... Я только успела произнести, что идея отличная, как раздался телефонный звонок, извещающий о внедорожнике, протаранившем троллейбусную остановку, и о том, что всех пострадавших везут в Склиф. Кофепитие, естественно, не состоялось. Договорились отложить знакомство до лучших времен.

Кстати, я совсем упустила из виду один важный факт: как бы ни горевали мои коллеги, жизнь все равно берет свое. Пару дней назад Нина Дубровская вышла замуж. Тихо, без особого шума. Насколько я поняла, сие событие отметили в узком кругу самых-самых близких людей. Очень приятно смотреть на эту пару – оба буквально светятся. И эти многозначительные переглядывания, заботливые прикосновения и торопливые объятия (когда их никто не видит – как им наивно кажется). В нашей жуткой суете, среди вечно разыгрывающихся драм, этот милый островок заботы и нежности удивительно притягателен. Мы все время от времени тактично покашливаем и торопливо отворачиваемся, дабы не служить помехой, и все невольно улыбаемся, глядя на этих счастливых молодоженов.

Несколько слов о супруге Нины. Евгений Неклюдов, анестезиолог. Весьма импозантный мужчина, начитан, манерен. После первой совместной операции неизменно расшаркивается со мной при каждой встрече. На той операции мы с ним и познакомились. Видимо, слухи о новой коллеге до молодожена еще не дошли, поэтому, увидев меня в операционной, он был несказанно удивлен: «Глазам не верю! В нашем мужском хирургическом монастыре вновь появилась дама. Да еще какая! Я бы сказал – Прекрасная Дама! И заметьте, коллеги, она здесь отнюдь не для того, чтобы подавать нам, доблестным борцам со Смертью, их боевые скальпели, зажимы и крючки. О нет, она готова сама ввязаться в эту битву. Мне же остается только поприветствовать доблестную Деву-воительницу, к тому же прекрасную, как само солнце, и призвать вас, мои бесстрашные хирурги, разомкнуть свои ряды, дабы освободить место Даме на нашем хирургическом ристалище!» Интересно, он такой всегда или это эйфория от недавней женитьбы?

Обалдеть, правда? И что мне было делать после такого приветствия? Как тут удержаться и от вполне естественного смущения, и от смеха? А ведь надо! Завоевание авторитета – процесс непростой, а зачастую и порядком затяжной. Ну и как его, спрашивается, завоевывать, если мои новые коллеги – Пастухов и Лазарев – бросая на меня красноречивые взгляды, то и дело хмыкают в свои хирургические маски? Если неугомонный Евгений продолжает блистать красноречием?

Ну что же, мистер болтун, я вас за язык не тянула! Хорошо, что на той операции я помогала Петру Викторовичу восстанавливать бедро у пострадавшего. Работа была совсем не сложная – это вам не в голове у пациента копаться… А потому у меня появилась возможность вмешаться в монолог словоохотливого анестезиолога. Помнится, я тогда сказала, что человеку с подобным мышлением и со столь ярким даром словоплетения самое место среди мастеров изящной словесности. Евгений, видимо, вовсе не ожидал от меня либо подобного ответа, либо ответа вообще, а потому в его взгляде промелькнуло откровенное изумление. Мое предложение без поддержки не осталось: Константин и Петр Викторович согласно закивали, добавив, что вообще не понимают, зачем такой начитанный человек со столь прекрасно подвешенным языком столько лет мается у монитора и своими доблестными реанимационными действиями мешает жертвам встретиться с Создателем?

«А что же наш Евгений?» Столь откровенному переводу стрелок на свою особу Евгений явно не обрадовался и постепенно свел все шутки на нет. Но с того дня наша с ним встреча у центрального входа или в ординаторской превратилась в целый церемониал – на потеху коллегам и добродушно-одобрительное хмыканье его новоиспеченной жены. Я тоже держу марку, и однообразными наши более чем странные для 21-го века приветствия точно не назовешь – вот когда пригодилось мое давнее увлечение рыцарскими романами на пороге юности… Интересно, как долго это продлится? Как говорится, кто кого… Евгений, предупреждаю: лично я сдаваться не собираюсь. Судя по его коварной улыбке, он – тоже. Ну и ладно, хоть какое-то разнообразие…

О ком я еще не писала? Продолжим галерею Первой хирургии Склифа. Петр Викторович Пастухов. Упоминать – упоминала, но впечатлениями не делилась. Сейчас самое время. На первый взгляд, приятный и мягкий человек. Очень внимательный, умеющий ненавязчиво опекать и не очень действенно, но очень трогательно защищать. Впрочем, не очень действенно в ситуации с Брагиным, когда все прочие молчали как партизаны. Но о той незабываемой операции я напишу позже. Пару дней назад моё персональное справочное бюро по имени Лена шепнула про Петю, что тот якобы жуткий подкаблучник. Верить таким слухам не хочется, поскольку до этого сложился почти безупречный образ. Впрочем, время покажет.

Полина – жена Пастухова. Сразу видно, что человек непростой. Нас представила друг другу моя Лена, и сознаюсь, это было единственное знакомство, которое приятным не назовешь. Самое интересное, что я и сейчас точно не могу сформулировать причину. Вроде бы молодая и довольно интересная женщина. Но вот что-то… Может быть, дело во взгляде… Да, определенно в нем. Нечасто я встречала людей с таким тяжелым взглядом; просто какие-то глаза-буравчики. И еще улыбка. Нет, когда она улыбается широко, думаю, это красиво. Но сдержанная полуулыбка (которая появляется у людей гораздо чаще) ей, если так можно выразиться, не к лицу, поскольку вместо ожидаемой доброжелательности там появляется брезгливо-презрительное выражение. Они так не похожи с Петром… Очень не хочется верить слухам. Буду рада, если в первоначальной оценке Полины я ошиблась.

Салам Гафуров, как и в первую нашу встречу, по-прежнему кажется мне человеком очень милым, немного застенчивым и очень целеустремленным. Его сложно вывести из себя, и он отлично ладит даже с самыми капризными больными. А уж как Салам общается с людьми пожилого возраста! Вот у кого следует учиться и выдержке, и доброжелательности, и терпению. К несчастью, перечисленные мной добродетели встречаются все реже и реже. И им незазорно поучиться у наших гостей с востока и юга, где уважение к пожилым людям – дело святое.

Ну и, наконец, Константин Лазарев. «Марина Владимировна, для вас я счастлив быть просто Костиком». Еще один «Олежка», блин… Единственное отличие, что подобное признание «Костик» сделал не в первый день. Какие они здесь быстрые да прыткие! А таких надо учить. Хорошим манерам для начала. Так что «Костик» еще долго будет для Марины Владимировны исключительно Константином Германовичем. И почти ежедневные утренние, якобы случайные, встречи у центрального входа, и предупредительное распахивание и открывание всех встречающихся у меня на пути дверей, и любезная помощь в одевании и снятии моей верхней одежды, и неизменная чашка крепкого эспрессо без сахара и молока не способны смягчить, пользуясь эпитетами Константина Германовича, мое «королевское высочество».

Подводя итог первой декады, скажу прямо: обещания Веры Георгиевны оправдались на все сто процентов: работать в мужском коллективе интереснее и намного проще, чем в женском, - скучать мне здесь не дают, да и впредь, похоже, не собираются.

@темы: Фики, Фик Алины Павловой "Русский вальс"

---

"Ты не бойся: я тебя все время вызывать не буду..."

На эту картинку можно смотреть вечно! Какая же Марина здесь ранимая, трогательная... И этот ее пресловутый салат из креветок. ))) Чудо, до чего хороша!

Нарочинская: - Твое приглашение домой-то в силе ещё?
Брагин: - Пароль: "Всегда!"
Нарочинская: - Ты не думай, я не совсем безрукая. Я даже могу салат с креветками приготовить.

@темы: Любимые фрагменты

---

)))

Нет, я, наверное, никогда не привыкну после дайри: народ ВКонтакте иногда поражает. Я обращаюсь к публике с конкретным вопросом. А мне вместо ответов - лайки... Все-таки отсутствие этих сердечек - большой плюс дайри.

---

Ланфрен - ланфра

Ну разве могла я в своем творчестве обойти обожаемых Гардемаринов? Нееет! Случайно услышала песню, и все - поплыла. Нахлынули воспоминания всякие-разные... Захотелось соединить несоединимое: частенько циничного Брагина и такогосуперромантишного Боярского. Получился лирично-ироничный портрет любящего страдальца, которому для счастья нужен увесистый пинок...
Ну и в клипе появилась Татьяна. Наконец-то не как раньше - мелькая лишь эпизодически, а как полноценная героиня. Рада, что пригласила ее в свой клип, ибо люблю(с).

@темы: Клипы Алины Павловой, Клипы

---

Склиф. Цитаты

Женя: - Подруга дней моих суровых...

Нина: - Продолжишь - убью!

@темы: Юмор, Цитаты

---

"Попробуем быть друзьями..."

Подустала я от трагических историй. Создавая это, веселилась от души. )

Склифосовский. Брагин-Нарочинская.
Есть ли жизнь на Марсе? Ой, нет, не так! Может ли быть дружба между мужчиной и женщиной? Да не простыми. А такими, как Брагин! и Нарочинская! Задачка не из легких, не правда ли? Впрочем, поживем - увидим.
Самой красивой паре Склифа. С любовью.

---

"Посиди со мной, а..."

Какие же они здесь классные!!! Оба! Просто прелесть какая-то!

Видео-фрагмент

@темы: Любимые фрагменты

---

"Давай поговорим"...

- Давай поговорим...
- Начинай.
- Тебе сколько лет?
- Тридцать шесть.
- ...А мне тридцать восемь.
- ...Здорово...

Все мои ожидания оправдались по полной! Пара Брагин - Нарочинская получилась роскошная: две звезды уживутся вместе нескоро. Подозреваю, что случится это лишь к концу действа. Так что нам придется наблюдать за их бесконечным влечением друг к другу и таким же бесконечным, но пока неизбежным отталкиваниям. Уверена, что они еще долго будут ошибаться, искать счастье на стороне, пока не поймут, что только их союз увенчается счастьем. А мы... мы подождем и терпеливо будем наблюдать за каждым их шагом, вслушиваться в каждое слово и интонацию их прекрасных диалогов (за которые отдельное спасибо сценаристам), будем вглядываться в их мимику, ловить их взгляды - короче, жить вместе с ними и обожать их с каждой серией все больше.

"Брагин, ты чего? Ты сентиментальный, что ли?"

- А ты, наверное, в детстве смешная была?
- )) Обхохочешься! Брагин, ты чего? Ты сентиментальный, что ли?
- Угу.
- С ума сойти )).

@темы: Любимые фрагменты

---

Люмус максима!

Брагин: "Хочется быть волшебником. Но не всегда получается..."

Видео-фрагмент

@темы: Любимые фрагменты, Цитаты