читать дальше
Солнце слепит глаза.
Весенний ветер прохладен и свеж.
Негромко поскрипывают старые качели.
Я неспешно покачиваюсь, кутаясь в лиловый шелковый шарф.
Он невесомо-красив, но абсолютно бесполезен в моей отчаянной попытке согреть озябшие плечи и руки.
Огромный шатер старой акации сыплет на яркую майскую траву мириады лепестков.
Ими усеяны гравийный дорожки и извилистые тропинки нашей старой дачи.
Они ласково касаются моей одежды, моих волос и, словно подумав, решают там задержаться.
Майский снег...
Я точно знаю, что это сон.
Тем не менее сердце замирает в предвкушении долгожданной встречи.
Майский снег.
Она обязательно придет.
Она приходит очень редко.
Она приходит ко мне по белым лепесткам-снежинкам.
Она приходит с весенним свежим ветром.
Вот она!
Наше свидание будет совсем коротким.
Я не услышу от нее ни слова.
Я буду лишь жадно вглядываться в ее стройный силуэт, сохранивший грацию до глубокой старости.
Я брошу восхищенный взгляд на ее тонкие морщинистые, но такие любимые руки.
И на длинных пальцах пианистки обязательно в этот миг блеснут бесчисленные серебряные кольца.
Я помню каждое из них.
Я часами разглядывала их в детстве и слушала истории о том, кто и когда подарил их моей всегда таинственной и загадочной бабушке.
А потом я подниму голову, окину взглядом продолговатый овал любимого морщинистого лица и утону в серо-голубых озерах самых заботливых на свете глаз.
Ты здесь, бабушка.
А это значит, в моей жизни начинается новая веха, новый этап.
Мне страшно.
Что меня ждет, бабушка?
Ты только не плачь.
Пожалуйста, не плачь.
Теперь-то я знаю цену твоих слез в моих снах.
Ты ушла первой и, приходя ко мне в сновидениях, оплакивала всех, кому еще только предстояло отправиться за тобой.
А я потом их всех хоронила...
Довольно, бабушка.
Наше гнездо опустело.
Нас осталось двое.
Пожалуйста, не плачь.
Неужели ТАМ недостаточно всех, кого уже забрали?
За отца я буду бороться.
Я буду цепляться за каждый день и час его жизни, ты слышишь?
Так и передай ТАМ...
Глаза твои полны грусти, но в них нет слез.
Спасибо.
Что ты хочешь сказать? Я не понимаю.
Зачем этот туман?
Где ты?
Музыка...
Шопен...
Ну, конечно, Шопен...
Только ты можешь играть его так...
Мне кажется, что я могу слушать твою игру вечно.
Почему все в тумане?
Что это значит?
Я не понимаю тебя...
Почему ты так внезапно остановилась?
Ты хочешь, чтобы я продолжила?
Наш семейный рояль появляется так внезапно, что я теряюсь.
Но руки сами тянутся к клавишам.
Ты еще здесь?
Ты со мной?
Тогда слушай.
Наш любимый Шопен...
Пальцы привычно бегут по клавишам.
Как давно я не играла.
Туман медленно рассеивается...
Бабушка.
Да ты улыбаешься?
Впервые за столько лет.
Я не понимаю смысла всего, что ты хочешь мне сказать.
Пока не понимаю.
Но я буду играть, чтобы окончательно отступил туман.
Чтобы видеть тебя так долго, как получится.
Слушай, бабушка. Слушай...
* * * * *
Пробуждение было стремительным и неумолимым: кто-то тормошил меня и уговаривал.
Я в недоумении разглядывала смутно знакомый интерьер кабинета, а в ушах еще звучала музыка из сна. Наше с бабушкой общение было беспардонно прервано — она исчезла так же внезапно, как и появилась. А это значило только одно: постигать смысл ее визита мне теперь предстояло в одиночестве. От досады и бессилия я вновь на пару мгновений прикрыла глаза.
Из послесонного оцепенения меня вывело чье-то прикосновение к щеке. Глаза испуганно распахнулись, чтобы в тот же миг встретиться с лукавым взглядом знакомых карих глаз. Черт подери, Брагин... Снова Брагин...
Из послесонного оцепенения меня вывело чье-то прикосновение к щеке. Глаза испуганно распахнулись, чтобы в тот же миг встретиться с лукавым взглядом знакомых карих глаз. Черт подери, Брагин... Снова Брагин...
Он расселся на полу, прислонившись спиной к дивану и, наполовину развернув корпус, ехидно улыбался, явно наслаждался моим замешательством.
— Ох, какой взгляд! Да вы поосторожнее, Марина Владимировна. Так ведь и испепелить можно вместо благодарности.
— Благодарности? Позвольте узнать, за что? — почувствовав на коже влагу, я незаметно смахнула слезы с левой щеки.
— Ну как это за что? — разыграл удивление Брагин. — Я же вас от кошмара спас. Вы плакали во сне. Жалобно так...
Он прищурился, словно что-то разглядывая, и вдруг, протянув ладонь, осторожно вытер мою правую щеку. От неожиданности прервав дыхание, я порывисто села и сердито уставилась на довольно улыбающегося возмутителя спокойствия.
— Сны... они бывают разными, Олег Михайлович. Иногда случается и такое. Впрочем, вас это не касается. Могу я узнать, что вам здесь нужно?
— Можете. Не "что", а "кто". Ответ прост: мне нужны вы, Марина Владимировна.
Однако! Услышанное на какое-то время лишило меня дара речи. Каков наглец! И еще эта его улыбочка... Впрочем, терять самообладание никак нельзя. С таким собеседником нужно держать ухо востро.
— Я? А зачем, Олег Михайлович? Вы полдня поджаривали меня на медленном огне во время операции. Затем еще хлеще — за ненадобностью выкинули из операционной, как паршивого котенка. Всего этого вам оказалось недостаточно для самоутверждения? Вы пришли за добавкой?
Ага, скривился. Что? Не нравится? Ооочень хорошо!
— Дааа... Сколько трагического пафоса, Марина Владимировна. Даже жаль вас так сильно разочаровывать, но цели моего визита намного миролюбивей. Во-первых, я принес вам кофе. Вот! Смотрите. Но прежде чем вы выльете его на меня — да-да, Марина Владимировна, эти глаза напротив красноречиво поведали мне о вашей коварной задумке, — я скажу, что через час нас с вами ждет главный.
Я несколько смутилась от того, что мои глаза так предательски выдают намерения своей хозяйки.
— Даже так? И чего же от нас понадобилось главному? Подождите, я с этим внезапным пробуждением никак в себя не приду. Сколько я спала? Что-то случилось с мальчиком? Он...
— Жив-жив, — поспешил успокоить Брагин. — Что там с ним дальше будет — то одному Богу ведомо. Сейчас над ним банда Шейнмана колдует. Пока вы спали, Марина Владимировна, начальственные телефоны Склифа накалились докрасна. По слухам, уже и из Министерства звонили. Представляете, сколько мы с вами шуму наделали? Так что газетчиков и журналистов нам точно не избежать, а к концу нашей беседы с главным, подозреваю, и телевизионщики подтянутся. Мы тут подумали, обсудили с коллегами и решили выставить в авангарде вас, как нашу главную звезду. Представьте только: молодая, красивая, талантливая... Ну а мы там для массовки в арьергарде потопчемся. Как вам такая идея? Соглашайтесь. А что это вы так побледнели, Марина Владимировна?
— Не нужно меня в авангард, — умоляюще прошептала я, представив себе на секунду описанную Брагиным картину. — Можно, я вообще никуда не пойду?
— Ну уж нет. Страна должна знать своих героев, ну в данном случае героинь! Отдуваться вместе будем. Подвиньтесь-ка, надоело мне на полу сидеть.
Он беспардонно сдвинул меня влево, а сам плюхнулся рядом. Мою попытку немедленно ретироваться он пресек в мгновение ока: сильная рука мягко, но настойчиво перехватила мое предплечье и вернула его хозяйку в исходную позицию.
— Я не кусаюсь, Марина Владимировна. Выпейте кофе и придите в себя. Силы вам еще пригодятся.
К моему удивлению, протянутый стакан был не из нашего местного аппарата. Знакомый круглый логотип. Я невольно принюхалась: потрясающий аромат! Чудеса да и только.
— Откуда такая роскошь? — подозрительно прищурившись, поинтересовалась я.
— В "Шоколаднице" заказал, — нехотя отозвался Брагин.
— Вы? Для меня?! — мой взгляд выражал крайнюю степень изумления.
— Какая вы любопытная! — недовольно пробурчал он в ответ. — А тем временем кофе остывает.
— Ладно уж, давайте. Черный?
— Все, как вы любите, Марина Владимировна: щепотка корицы, полдольки лимона и две ложки сахара.
— Сахара? Но я не пью сладкий кофе.
— Вот она, благодарность, — Брагин возмущенно закатил глаза. — И вообще, Марина Владимировна, вы очень рассеянны со сна. Я же сказал, что принес вам тот кофе, который вы любите, а не тот, который вы заставляете себя пить. Ну как?
— Вкусно. Спасибо. Всё именно так, как я... Постойте, видно я и правда со сна туго соображаю. А собственно, откуда такая осведомленность насчет моих вкусовых пристрастий? Корица, лимон, сахар... Правда, Олег Михайлович, откуда?
Он развернулся и пристально уставился мне в глаза. Потом, сердито сжав губы, буркнул:
— Откуда-откуда... От верблюда!
— Подождите, мне и правда интересно. В Склифе я вообще на эту тему не распространялась — здесь не до жиру... Вам ведь кто-то сказала, да? Кто?
— Конь в пальто.
Детский сад! Не иначе.
— Н-да... Интересный у нас с вами разговор выходит.
— Не совсем так, Марина Владимировна. Интересный разговор нам еще только предстоит. Это вторая и главная причина моего появления здесь. Так что допивайте свой вкусный кофе, и будем разговаривать.
От подобной беспардонности во мне начал закипать гнев.
— А если я не желаю беседовать с вами, тогда как?
— Достаточно того, что я желаю. Даже не пытайтесь улизнуть, Марина Владимировна. Вам придется поговорить со мной. Сегодня и сейчас. Времени у нас предостаточно. Дверь я закрыл, так что нам не помешают.
— А вы неплохо подготовились: кофе из "Шоколадницы", закрытая дверь... — за беззаботностью тона я пыталась скрыть растущее волнение. Таким я Брагина никогда еще не видела. Да и не предполагала, что он может себя вести так... со мной. — Будем считать, что я сдалась под натиском грубой силы. Ну и что вы хотите узнать, Олег Михайлович?
Я ожидала чего угодно, но чтобы такое... Брагин уставился на меня и вдруг в упор спросил:
— Хотелось бы знать, как долго ты еще собираешься ломать эту комедию?
Растерянность была настолько сильной, что даже голос охрип:
— Я?..
— А кто еще? Я терпел полмесяца. Срок, согласись, немалый. Ты еще не наигралась? Может быть, закончим все это и будем вести себя как взрослые люди?
Чур меня. Да что происходит-то? Может быть, розыгрыш? С кем-нибудь поспорил? Да нет, уж слишком серьезен. Почти в бешенстве. Ну и ситуация...
— Олег Михайлович, послушайте меня. Я вообще не понимаю суть ваших претензий. Во-первых, успокойтесь. Давайте разберемся. О какой игре вы говорите?
Брагин приблизил ко мне свое лицо — карие глаза горели бешеным блеском. Я от испуга буквально вдавилась в мягкую спинку дивана. Одной рукой он коснулся моего подбородка, поднял голову и, почти не мигая, уставился в мои глаза. Я сидела, словно парализованная, боясь шелохнуться. Сразу же отмелись мысли о возможном розыгрыше.
— Какой ужас в глазах! Да тебя просто не узнать. Драматическая актриса — не иначе. И на что ты надеялась? На то, что я до скончания веков буду играть в твоем дурацком водевиле? Так вот, не буду! И тебе не дам. Хватит, наигрались! Ясно?
Ясно? Ты издеваешься?
Я грубо отпихнула брагинскую руку и в свою очередь сама уставилась в его сердитые глаза:
— Нет, мне ничего не ясно. Вообще ничего, понимаете? Повторяю: я не играю с вами ни в какие игры.
— Ах не играешь? — язвительно улыбаясь, переспросил Брагин. — А вести себя так, словно видишь меня впервые, словно не знаешь меня, словно раньше ничего не было — это, по-твоему, не игра?
Происходящее все больше и больше напоминало виртуальную реальность. Или встречу людей из параллельных миров. Просто фэнтези какое-то! Толкин, Пулман и Лукьяненко, вместе взятые, нервно курят в сторонке... Смех смехом, а Брагин разошелся не на шутку. Просто какое-то временное помешательство. Кто знает, на что он способен в гневе? Да и дверь закрыта так некстати.
— Ну хватит, Олег Михайлович. Если вы хотели меня испугать, считайте, что вам это удалось. Отвечаю на ваши увещевания: я не знаю, что вы себе возомнили, но две недели назад я действительно увидела вас впервые. Я не знаю вас, а уж после сегодняшнего, смело можно говорить, что не знаю абсолютно. И раньше ничего не было, потому что наши дороги не пересекались. Это всё. С меня довольно! Я немедленно...
Продолжить он мне не дал: схватив меня за руки, он крепко сжал предплечья:
— Марина! Прекрати! Немедленно прекрати!
Я стала что есть силы вырываться.
— Брагин! Отпусти меня немедленно! Тебе лечиться нужно, понял? Убери свои руки! Я сейчас закричу!
Вместо того чтобы отпустить, он порывисто прижал меня к своей груди и жарко зашептал на ухо:
— Прости меня. Я не способен причинить тебе вред. Но пойми и ты меня: мы не ссорились. Я не видел тебя целую вечность. А ты появляешься и черт знает что вытворяешь: то эти дурацкие игры с Неклюдовым. Что ты пытаешься мне продемонстрировать? Что ты интеллектуально можешь любого мужика за пояс заткнуть? Мне ли этого не знать? И про твою уникальную память я все знаю — что там какой-то Маркес? Ты в Коктебеле на спор Лермонтовского "Демона" читала, пока мы все не заснули. Или, скажешь, этого не было? Марина! Не отводи взгляд! Ты дрожишь? Хорошая моя, не бойся. Всё. Давай закончим этот кошмар, притворство тебе не к лицу. Если ты устроила все это, чтобы меня позлить и наказать, то поздравляю. Тебе удалось и то, и другое. Беда вот только в том, что я не понимаю, за что. Совсем не понимаю. Но все равно прости. Карнавал закончен, Марина. Сними маску. Пожалуйста, сними.
Я к этому моменту уже дрожала как осиновый лист. Потому что в этом монологе, который поначалу казался мне полным бредом, я внезапно услышала нечто такое, что заставило меня поменять отношение к происходящему кошмару. Я затаила дыхание.
— Олег Михайлович, я...
— Опять? — разочарованно протянул он. — Не зови меня так. Это же нелепо! По крайней мере, когда мы наедине. Ну что ты еще хочешь? Чтобы я перед тобой на колени встал?
Дрожь никак не унималась.
— Не надо на колени, — глухо запротестовала я. — Если не так, то как мне к вам обращаться?
— А как ты обращалась всегда? Я же сказал тебе при нашей встрече: "Для вас можно просто Олежка".
— Олежка? Я звала вас Олежка? Вы серьезно? Ну не надо на меня так смотреть! Поставьте себя на мое место. Кто-то приходит и начинает на полном серьезе рассказывать вам истории, о которых вы слышите впервые, и требовать, чтобы вы поностальгировали вместе с ним. Вы бы смогли? Олег Михайлович, мы взрослые и серьезные люди. Просто услышьте меня: в моей памяти ничего этого нет. Понимаете? Ни-че-го! Вас вообще нет в моем прошлом! Это не наказание. Это не обида. Я просто вас не знала до Склифа! Как, скажите, как я могу поверить в то, что вы говорите?
Голос окончательно сорвался, глаза наполнились слезами, и я чудом сдерживала их. Не хватало еще расплакаться перед этим сумасшедшим!
— Посмотри на меня, Марина. Не отводи взгляд. Мне нужно убедиться в правдивости твоих слов. Так говоришь, ничего не помнишь и не можешь поверить?
— Ох, какой взгляд! Да вы поосторожнее, Марина Владимировна. Так ведь и испепелить можно вместо благодарности.
— Благодарности? Позвольте узнать, за что? — почувствовав на коже влагу, я незаметно смахнула слезы с левой щеки.
— Ну как это за что? — разыграл удивление Брагин. — Я же вас от кошмара спас. Вы плакали во сне. Жалобно так...
Он прищурился, словно что-то разглядывая, и вдруг, протянув ладонь, осторожно вытер мою правую щеку. От неожиданности прервав дыхание, я порывисто села и сердито уставилась на довольно улыбающегося возмутителя спокойствия.
— Сны... они бывают разными, Олег Михайлович. Иногда случается и такое. Впрочем, вас это не касается. Могу я узнать, что вам здесь нужно?
— Можете. Не "что", а "кто". Ответ прост: мне нужны вы, Марина Владимировна.
Однако! Услышанное на какое-то время лишило меня дара речи. Каков наглец! И еще эта его улыбочка... Впрочем, терять самообладание никак нельзя. С таким собеседником нужно держать ухо востро.
— Я? А зачем, Олег Михайлович? Вы полдня поджаривали меня на медленном огне во время операции. Затем еще хлеще — за ненадобностью выкинули из операционной, как паршивого котенка. Всего этого вам оказалось недостаточно для самоутверждения? Вы пришли за добавкой?
Ага, скривился. Что? Не нравится? Ооочень хорошо!
— Дааа... Сколько трагического пафоса, Марина Владимировна. Даже жаль вас так сильно разочаровывать, но цели моего визита намного миролюбивей. Во-первых, я принес вам кофе. Вот! Смотрите. Но прежде чем вы выльете его на меня — да-да, Марина Владимировна, эти глаза напротив красноречиво поведали мне о вашей коварной задумке, — я скажу, что через час нас с вами ждет главный.
Я несколько смутилась от того, что мои глаза так предательски выдают намерения своей хозяйки.
— Даже так? И чего же от нас понадобилось главному? Подождите, я с этим внезапным пробуждением никак в себя не приду. Сколько я спала? Что-то случилось с мальчиком? Он...
— Жив-жив, — поспешил успокоить Брагин. — Что там с ним дальше будет — то одному Богу ведомо. Сейчас над ним банда Шейнмана колдует. Пока вы спали, Марина Владимировна, начальственные телефоны Склифа накалились докрасна. По слухам, уже и из Министерства звонили. Представляете, сколько мы с вами шуму наделали? Так что газетчиков и журналистов нам точно не избежать, а к концу нашей беседы с главным, подозреваю, и телевизионщики подтянутся. Мы тут подумали, обсудили с коллегами и решили выставить в авангарде вас, как нашу главную звезду. Представьте только: молодая, красивая, талантливая... Ну а мы там для массовки в арьергарде потопчемся. Как вам такая идея? Соглашайтесь. А что это вы так побледнели, Марина Владимировна?
— Не нужно меня в авангард, — умоляюще прошептала я, представив себе на секунду описанную Брагиным картину. — Можно, я вообще никуда не пойду?
— Ну уж нет. Страна должна знать своих героев, ну в данном случае героинь! Отдуваться вместе будем. Подвиньтесь-ка, надоело мне на полу сидеть.
Он беспардонно сдвинул меня влево, а сам плюхнулся рядом. Мою попытку немедленно ретироваться он пресек в мгновение ока: сильная рука мягко, но настойчиво перехватила мое предплечье и вернула его хозяйку в исходную позицию.
— Я не кусаюсь, Марина Владимировна. Выпейте кофе и придите в себя. Силы вам еще пригодятся.
К моему удивлению, протянутый стакан был не из нашего местного аппарата. Знакомый круглый логотип. Я невольно принюхалась: потрясающий аромат! Чудеса да и только.
— Откуда такая роскошь? — подозрительно прищурившись, поинтересовалась я.
— В "Шоколаднице" заказал, — нехотя отозвался Брагин.
— Вы? Для меня?! — мой взгляд выражал крайнюю степень изумления.
— Какая вы любопытная! — недовольно пробурчал он в ответ. — А тем временем кофе остывает.
— Ладно уж, давайте. Черный?
— Все, как вы любите, Марина Владимировна: щепотка корицы, полдольки лимона и две ложки сахара.
— Сахара? Но я не пью сладкий кофе.
— Вот она, благодарность, — Брагин возмущенно закатил глаза. — И вообще, Марина Владимировна, вы очень рассеянны со сна. Я же сказал, что принес вам тот кофе, который вы любите, а не тот, который вы заставляете себя пить. Ну как?
— Вкусно. Спасибо. Всё именно так, как я... Постойте, видно я и правда со сна туго соображаю. А собственно, откуда такая осведомленность насчет моих вкусовых пристрастий? Корица, лимон, сахар... Правда, Олег Михайлович, откуда?
Он развернулся и пристально уставился мне в глаза. Потом, сердито сжав губы, буркнул:
— Откуда-откуда... От верблюда!
— Подождите, мне и правда интересно. В Склифе я вообще на эту тему не распространялась — здесь не до жиру... Вам ведь кто-то сказала, да? Кто?
— Конь в пальто.
Детский сад! Не иначе.
— Н-да... Интересный у нас с вами разговор выходит.
— Не совсем так, Марина Владимировна. Интересный разговор нам еще только предстоит. Это вторая и главная причина моего появления здесь. Так что допивайте свой вкусный кофе, и будем разговаривать.
От подобной беспардонности во мне начал закипать гнев.
— А если я не желаю беседовать с вами, тогда как?
— Достаточно того, что я желаю. Даже не пытайтесь улизнуть, Марина Владимировна. Вам придется поговорить со мной. Сегодня и сейчас. Времени у нас предостаточно. Дверь я закрыл, так что нам не помешают.
— А вы неплохо подготовились: кофе из "Шоколадницы", закрытая дверь... — за беззаботностью тона я пыталась скрыть растущее волнение. Таким я Брагина никогда еще не видела. Да и не предполагала, что он может себя вести так... со мной. — Будем считать, что я сдалась под натиском грубой силы. Ну и что вы хотите узнать, Олег Михайлович?
Я ожидала чего угодно, но чтобы такое... Брагин уставился на меня и вдруг в упор спросил:
— Хотелось бы знать, как долго ты еще собираешься ломать эту комедию?
Растерянность была настолько сильной, что даже голос охрип:
— Я?..
— А кто еще? Я терпел полмесяца. Срок, согласись, немалый. Ты еще не наигралась? Может быть, закончим все это и будем вести себя как взрослые люди?
Чур меня. Да что происходит-то? Может быть, розыгрыш? С кем-нибудь поспорил? Да нет, уж слишком серьезен. Почти в бешенстве. Ну и ситуация...
— Олег Михайлович, послушайте меня. Я вообще не понимаю суть ваших претензий. Во-первых, успокойтесь. Давайте разберемся. О какой игре вы говорите?
Брагин приблизил ко мне свое лицо — карие глаза горели бешеным блеском. Я от испуга буквально вдавилась в мягкую спинку дивана. Одной рукой он коснулся моего подбородка, поднял голову и, почти не мигая, уставился в мои глаза. Я сидела, словно парализованная, боясь шелохнуться. Сразу же отмелись мысли о возможном розыгрыше.
— Какой ужас в глазах! Да тебя просто не узнать. Драматическая актриса — не иначе. И на что ты надеялась? На то, что я до скончания веков буду играть в твоем дурацком водевиле? Так вот, не буду! И тебе не дам. Хватит, наигрались! Ясно?
Ясно? Ты издеваешься?
Я грубо отпихнула брагинскую руку и в свою очередь сама уставилась в его сердитые глаза:
— Нет, мне ничего не ясно. Вообще ничего, понимаете? Повторяю: я не играю с вами ни в какие игры.
— Ах не играешь? — язвительно улыбаясь, переспросил Брагин. — А вести себя так, словно видишь меня впервые, словно не знаешь меня, словно раньше ничего не было — это, по-твоему, не игра?
Происходящее все больше и больше напоминало виртуальную реальность. Или встречу людей из параллельных миров. Просто фэнтези какое-то! Толкин, Пулман и Лукьяненко, вместе взятые, нервно курят в сторонке... Смех смехом, а Брагин разошелся не на шутку. Просто какое-то временное помешательство. Кто знает, на что он способен в гневе? Да и дверь закрыта так некстати.
— Ну хватит, Олег Михайлович. Если вы хотели меня испугать, считайте, что вам это удалось. Отвечаю на ваши увещевания: я не знаю, что вы себе возомнили, но две недели назад я действительно увидела вас впервые. Я не знаю вас, а уж после сегодняшнего, смело можно говорить, что не знаю абсолютно. И раньше ничего не было, потому что наши дороги не пересекались. Это всё. С меня довольно! Я немедленно...
Продолжить он мне не дал: схватив меня за руки, он крепко сжал предплечья:
— Марина! Прекрати! Немедленно прекрати!
Я стала что есть силы вырываться.
— Брагин! Отпусти меня немедленно! Тебе лечиться нужно, понял? Убери свои руки! Я сейчас закричу!
Вместо того чтобы отпустить, он порывисто прижал меня к своей груди и жарко зашептал на ухо:
— Прости меня. Я не способен причинить тебе вред. Но пойми и ты меня: мы не ссорились. Я не видел тебя целую вечность. А ты появляешься и черт знает что вытворяешь: то эти дурацкие игры с Неклюдовым. Что ты пытаешься мне продемонстрировать? Что ты интеллектуально можешь любого мужика за пояс заткнуть? Мне ли этого не знать? И про твою уникальную память я все знаю — что там какой-то Маркес? Ты в Коктебеле на спор Лермонтовского "Демона" читала, пока мы все не заснули. Или, скажешь, этого не было? Марина! Не отводи взгляд! Ты дрожишь? Хорошая моя, не бойся. Всё. Давай закончим этот кошмар, притворство тебе не к лицу. Если ты устроила все это, чтобы меня позлить и наказать, то поздравляю. Тебе удалось и то, и другое. Беда вот только в том, что я не понимаю, за что. Совсем не понимаю. Но все равно прости. Карнавал закончен, Марина. Сними маску. Пожалуйста, сними.
Я к этому моменту уже дрожала как осиновый лист. Потому что в этом монологе, который поначалу казался мне полным бредом, я внезапно услышала нечто такое, что заставило меня поменять отношение к происходящему кошмару. Я затаила дыхание.
— Олег Михайлович, я...
— Опять? — разочарованно протянул он. — Не зови меня так. Это же нелепо! По крайней мере, когда мы наедине. Ну что ты еще хочешь? Чтобы я перед тобой на колени встал?
Дрожь никак не унималась.
— Не надо на колени, — глухо запротестовала я. — Если не так, то как мне к вам обращаться?
— А как ты обращалась всегда? Я же сказал тебе при нашей встрече: "Для вас можно просто Олежка".
— Олежка? Я звала вас Олежка? Вы серьезно? Ну не надо на меня так смотреть! Поставьте себя на мое место. Кто-то приходит и начинает на полном серьезе рассказывать вам истории, о которых вы слышите впервые, и требовать, чтобы вы поностальгировали вместе с ним. Вы бы смогли? Олег Михайлович, мы взрослые и серьезные люди. Просто услышьте меня: в моей памяти ничего этого нет. Понимаете? Ни-че-го! Вас вообще нет в моем прошлом! Это не наказание. Это не обида. Я просто вас не знала до Склифа! Как, скажите, как я могу поверить в то, что вы говорите?
Голос окончательно сорвался, глаза наполнились слезами, и я чудом сдерживала их. Не хватало еще расплакаться перед этим сумасшедшим!
— Посмотри на меня, Марина. Не отводи взгляд. Мне нужно убедиться в правдивости твоих слов. Так говоришь, ничего не помнишь и не можешь поверить?
Это был, наверное, самый тяжелый зрительный контакт в моей жизни. Если бы его глаза умели пить, они бы выпили мои, чтобы убедиться в правоте слов. Говорить я уже не могла, я лишь отрицательно покачала головой — и отвела взгляд.
Брагин выглядел ошарашенным. Я потянулась к скомканному на диване пледу, наивно полагая, что он поможет мне унять усиливающуюся дрожь.
— Я идиот, — внезапно констатировал Брагин. — Я совершенно не знаю, как объяснить этот феномен, но твои глаза врать не умеют. Ты и правда ничего этого не помнишь. Но это было, понимаешь? Что с тобой случилось, Маринка?
Брагин выглядел ошарашенным. Я потянулась к скомканному на диване пледу, наивно полагая, что он поможет мне унять усиливающуюся дрожь.
— Я идиот, — внезапно констатировал Брагин. — Я совершенно не знаю, как объяснить этот феномен, но твои глаза врать не умеют. Ты и правда ничего этого не помнишь. Но это было, понимаешь? Что с тобой случилось, Маринка?
Мне хотелось спрятать голову в песок, как это делают страусы. Хотелось куда-нибудь убежать, закрыться и забыть все, что случилось в этом злополучном кабинете. А ведь и правду говорят: на свете нет ничего страшнее неизвестности. С ней может потягаться разве что смерть...
— Не знаю. Я... Не... Знаю... До сегодняшнего дня полагала, что уж с головой-то я дружу. А оно вон как вышло. Олег Мих... Олег... Я покажусь вам упрямой, как баран, но это моя жизнь, и я имею право... Прежде чем искать объяснения того, что со мной случилось, я должна убедиться, что со мной действительно что-то произошло. Без вашей помощи я не обойдусь. Если все так, как вы утверждаете, то просто дайте мне возможность убедиться, что вы были в моей жизни. Пожалуйста. "Олежка" меня не убедил, уж простите.
Брагин порывисто опустился передо мной на колени и осторожно спрятал в свои широкие ладони мои. Было что-то невероятно трогательное в этом жесте, и я, к собственному удивлению, не посмела возразить.
— Хорошо. Все, что ты захочешь. Дай подумать. Даже и не знаю, что тебя может убедить. Разве это... Ты всегда обожала рифму. Это у тебя от бабушки. Импровизировала на ходу. Иногда получалось бессмысленно, но очень мило. Например, меня ты звала Олежка-дролежка.
Мамочка! Вот оно! А я-то всю голову сломала... Что-то полыхнуло в груди. Это было. Я не помнила, но такую кличку могла дать ему только я.
— Попал?
— Да. Еще. Пожалуйста, найдите что-нибудь еще. Как называли меня вы?
— О, у меня для тебя было много имен. Но одно, думаю, должно тебя убедить: Маринка-рябинка. Так звала тебя Ева Павловна, ну а с ее легкой руки — и все мы. Кстати, как там поживает твоя рябинка?
В глазах потемнело. Дыхание от бешеного волнения было прерывистым. Стало по-настоящему страшно.
— Наверное, нормально, — глухо отозвалась я на автопилоте. — Я давно ее не видела.
— А ива-Ева? Марин, ты вообще бываешь в Дмитровском? Что с вашим домом?
— В Дмитровском... С домом... В двух словах этого не расскажешь, а для долгого повествования сейчас, согласись, не самое подходящее время. Всё! Довольно! Остановись, пожалуйста. — Я вскочила с дивана, потому что от волнения не могла усидеть на месте. — Новые доказательства мне не нужны. Говоря по правде, они мне не особо и нужны были после "дролежки". Что это? Что со мной? Что с моей памятью, Олег? Это какая-то болезнь, да?
— Не знаю. Я... Не... Знаю... До сегодняшнего дня полагала, что уж с головой-то я дружу. А оно вон как вышло. Олег Мих... Олег... Я покажусь вам упрямой, как баран, но это моя жизнь, и я имею право... Прежде чем искать объяснения того, что со мной случилось, я должна убедиться, что со мной действительно что-то произошло. Без вашей помощи я не обойдусь. Если все так, как вы утверждаете, то просто дайте мне возможность убедиться, что вы были в моей жизни. Пожалуйста. "Олежка" меня не убедил, уж простите.
Брагин порывисто опустился передо мной на колени и осторожно спрятал в свои широкие ладони мои. Было что-то невероятно трогательное в этом жесте, и я, к собственному удивлению, не посмела возразить.
— Хорошо. Все, что ты захочешь. Дай подумать. Даже и не знаю, что тебя может убедить. Разве это... Ты всегда обожала рифму. Это у тебя от бабушки. Импровизировала на ходу. Иногда получалось бессмысленно, но очень мило. Например, меня ты звала Олежка-дролежка.
Мамочка! Вот оно! А я-то всю голову сломала... Что-то полыхнуло в груди. Это было. Я не помнила, но такую кличку могла дать ему только я.
— Попал?
— Да. Еще. Пожалуйста, найдите что-нибудь еще. Как называли меня вы?
— О, у меня для тебя было много имен. Но одно, думаю, должно тебя убедить: Маринка-рябинка. Так звала тебя Ева Павловна, ну а с ее легкой руки — и все мы. Кстати, как там поживает твоя рябинка?
В глазах потемнело. Дыхание от бешеного волнения было прерывистым. Стало по-настоящему страшно.
— Наверное, нормально, — глухо отозвалась я на автопилоте. — Я давно ее не видела.
— А ива-Ева? Марин, ты вообще бываешь в Дмитровском? Что с вашим домом?
— В Дмитровском... С домом... В двух словах этого не расскажешь, а для долгого повествования сейчас, согласись, не самое подходящее время. Всё! Довольно! Остановись, пожалуйста. — Я вскочила с дивана, потому что от волнения не могла усидеть на месте. — Новые доказательства мне не нужны. Говоря по правде, они мне не особо и нужны были после "дролежки". Что это? Что со мной? Что с моей памятью, Олег? Это какая-то болезнь, да?
Помню, что потолок в кабинете вдруг закружился в медленном вальсе и я стала оседать на пол. Дальше все происходило как в замедленной киноленте. Краски вдруг поблекли. Брагин подхватил меня и вернул на диван. Он что-то говорил мне, осторожно похлопал по щекам, заметался по кабинету в поисках стакана, а, не найдя его, приволок мне тяжеленный графин и заставил пить. Сознание мое постепенно прояснилось, но страх не отпускал.
А Брагин уже сидел рядом и растирал мои ледяные руки.
— Понимаю, что сейчас это звучит странно, но все будет хорошо. Марин, я тебе обещаю, мы во всем разберемся. Давай рассуждать логически: мы врачи, а значит ни в какую мистику и колдовство не верим. Так?
— Так, — еле слышно отозвалась я. — Тогда что это?
— Вспомни: удары головой, сотрясения мозга?
— Нет, точно ничего такого не было.
— Операция на голове?
— Я уже ни в чем не уверена, — я задумчиво пожала плечами, — но вроде не было.
— Что значит, вроде? — возмущенно переспросил Брагин. — Надо наверняка знать. А ну-ка иди ко мне.
.
— Что ты хочешь делать?
Воспользовавшись моей растерянностью, он развернул меня к себе лицом и по-хозяйски запустил пальцы в волосы.
— Сиди тихо. Просто расслабься.
— Понимаю, что сейчас это звучит странно, но все будет хорошо. Марин, я тебе обещаю, мы во всем разберемся. Давай рассуждать логически: мы врачи, а значит ни в какую мистику и колдовство не верим. Так?
— Так, — еле слышно отозвалась я. — Тогда что это?
— Вспомни: удары головой, сотрясения мозга?
— Нет, точно ничего такого не было.
— Операция на голове?
— Я уже ни в чем не уверена, — я задумчиво пожала плечами, — но вроде не было.
— Что значит, вроде? — возмущенно переспросил Брагин. — Надо наверняка знать. А ну-ка иди ко мне.
.
— Что ты хочешь делать?
Воспользовавшись моей растерянностью, он развернул меня к себе лицом и по-хозяйски запустил пальцы в волосы.
— Сиди тихо. Просто расслабься.
— Зачем это? — поинтересовалась я
— Поищем швы.
— Что?
— Тихо.
Пальцы нежно перебирали пряди волос, гладили голову. Губы приблизились к виску и, едва касаясь кожи, успокаивающе шептали:
— Ччччччч...
Сил на сопротивление у меня не было. Да и зачем плыть против течения — заботливого и мягкого. Я закрыла глаза и отдалась невинной ласке человека, ворвавшегося ко мне из моего утерянного прошлого и в одночасье перевернувшего всю мою нынешнюю жизнь.
Когда жаркие губы оторвались от моего виска, а пальцы нехотя покинули пряди волос, я шутливо поинтересовалась:
— Ну что, нашел?
Брагин выглядел изумленным:
— Что нашел?
— Швы.
Лукавая улыбка осветила его лицо:
— Ах это... Все чисто. Остается последний вопрос: Марин, у тебя были операции с общим наркозом? Знаешь, иногда побочные эффекты...
— Не было. Точно не было. А это значит... — нервный смех помешал мне закончить. — Брагин, а ведь я, похоже, сапожник без сапог. Очень смешно, когда бы не было так грустно.
— Ничего это еще не значит. Не паникуй раньше времени и не накручивай себя.
— Олег, при чем здесь "накручивай". Я нейрохирург. И симптомы некоторых заболеваний мне отлично знакомы. Тебе не кажется...
— Нет, мне не кажется, — резко перебил Брагин. — Ты еще перекрестись. Вот что, Марина Владимировна. Первое, ты берешь себя в руки. По крайней мере стараешься это сделать. Второе, прочитай смс-ку: Зима требует нас к главному. Мы незамедлительно отправляемся навстречу славе и почету. Поболтаем с журналистами, пообщаемся с начальством. Как только появится возможность с этого мероприятия улизнуть, пойдешь на КТ. Вот такой план действий. Возражения имеются?
— Не могу сказать, что я от твоего плана в восторге, но... Придется подчиниться. Олег...
— Чего ты мнешься? Давай, выкладывай.
— Мне неловко просить... Но ты не мог бы пойти на КТ со мной. Понимаешь, я ...
— Неужели ты думаешь, я отправил бы тебя туда одну? Марин, палкой гони — не уйду, пока не увижу результат.
Глаза предательски защипало.
— Спасибо. Я сейчас буду готова.
Терпеливо наблюдая за моими бесплодными попытками припудрить раскрасневшийся нос, Брагин наконец не выдержал:
— Марина Владимировна, кончай прихорашиваться. И так хороша — глаз не оторвать. Честно. Пошли. Нас ждут великие дела.
— Что?
— Тихо.
Пальцы нежно перебирали пряди волос, гладили голову. Губы приблизились к виску и, едва касаясь кожи, успокаивающе шептали:
— Ччччччч...
Сил на сопротивление у меня не было. Да и зачем плыть против течения — заботливого и мягкого. Я закрыла глаза и отдалась невинной ласке человека, ворвавшегося ко мне из моего утерянного прошлого и в одночасье перевернувшего всю мою нынешнюю жизнь.
Когда жаркие губы оторвались от моего виска, а пальцы нехотя покинули пряди волос, я шутливо поинтересовалась:
— Ну что, нашел?
Брагин выглядел изумленным:
— Что нашел?
— Швы.
Лукавая улыбка осветила его лицо:
— Ах это... Все чисто. Остается последний вопрос: Марин, у тебя были операции с общим наркозом? Знаешь, иногда побочные эффекты...
— Не было. Точно не было. А это значит... — нервный смех помешал мне закончить. — Брагин, а ведь я, похоже, сапожник без сапог. Очень смешно, когда бы не было так грустно.
— Ничего это еще не значит. Не паникуй раньше времени и не накручивай себя.
— Олег, при чем здесь "накручивай". Я нейрохирург. И симптомы некоторых заболеваний мне отлично знакомы. Тебе не кажется...
— Нет, мне не кажется, — резко перебил Брагин. — Ты еще перекрестись. Вот что, Марина Владимировна. Первое, ты берешь себя в руки. По крайней мере стараешься это сделать. Второе, прочитай смс-ку: Зима требует нас к главному. Мы незамедлительно отправляемся навстречу славе и почету. Поболтаем с журналистами, пообщаемся с начальством. Как только появится возможность с этого мероприятия улизнуть, пойдешь на КТ. Вот такой план действий. Возражения имеются?
— Не могу сказать, что я от твоего плана в восторге, но... Придется подчиниться. Олег...
— Чего ты мнешься? Давай, выкладывай.
— Мне неловко просить... Но ты не мог бы пойти на КТ со мной. Понимаешь, я ...
— Неужели ты думаешь, я отправил бы тебя туда одну? Марин, палкой гони — не уйду, пока не увижу результат.
Глаза предательски защипало.
— Спасибо. Я сейчас буду готова.
Терпеливо наблюдая за моими бесплодными попытками припудрить раскрасневшийся нос, Брагин наконец не выдержал:
— Марина Владимировна, кончай прихорашиваться. И так хороша — глаз не оторвать. Честно. Пошли. Нас ждут великие дела.